— Рим — это ничто, — однажды ночью после ужина заявляет Константин, отдыхая на ложе в своей палатке. За время похода он изрядно похудел. Нежного жирка на щеках и подбородке как не бывало. — Назови мне хотя бы одного императора за последние пятьдесят лет, который бы продержался там у власти более месяца.
Я потягиваю из чаши вино и улыбаюсь. Мы оба знаем, что он говорит правду и в то же время далек от нее. Рим расположен слишком далеко от границ, чтобы быть удобной столицей, мы же всю жизнь вынуждены отбиваться от варваров то в Ни-комедии, то в Трире, то в Йорке. Приливы истории отхлынули, оставив Рим лежать на ее обочине подобно выброшенному на берег киту. Рим такой же раздутый, обрюзгший и пока еще живой, правда, исключительно за счет былой славы. И все же он по-прежнему — царь городов, сердце нашей цивилизации, неиссякаемый источник имперских мечтаний. Обладать им — значит обрести власть большую, нежели иметь в своем распоряжении крепости и армии с обозами.
— У тебя есть другие замыслы? — поддразниваю я его.
— Мы захватим Рим. — Константин уверен в этом. Его уверенность заразительна, ему ничего не стоит убедить окружающих в том, что для него нет ничего невозможного. Однако в этом походе это ощущается явственнее, чем обычно. Это подобно тому, как если взрезать кокон и увидеть внутри бабочку. Когда-нибудь я посмотрю на него и пойму, что едва знаю этого человека.
Константин надкусывает яблоко.
— Помнишь дорогу на Аутун? Когда мы воевали с франками три года назад?
Мне требуется мгновение, чтобы вспомнить. Я воскрешаю в памяти те события. Дневной переход. Голубое небо. Легкая дымка. Мы поднимаем головы и замечаем идеальный круг света. В его центре слезинка солнца светится расплавленным золотом. Из его пылающего сердца вырываются четыре луча и образуют крест.
Вся армия, как один человек, опускается на колени и благодарит Непобедимое Солнце, небесного покровителя Константина. Весь следующий день нами владеет безумное настроение, как будто мы ощутили прикосновение рук бога. Но мы спали, ели, шли строем вперед, и постепенно ощущение это исчезло. В том походе нам везло на чудеса: то кроваво-красная луна в небе, то гроза с громом и молниями, которыми боги напоминали нам о своем величии.
— Я помню, что с франками у нас было нелегкое сражение, — говорю я.
— Ты всегда ожидаешь новую битву, — смеется Константин.
— Она уже не за горами.
Он опирается на локоть и крутит в руке огрызок яблока.
— Что будет, если мы сумеем создать новый мир? Мир, в котором лето означает время года, когда играешь с детьми и пьешь вино, а не натягиваешь сапоги и отправляешься на войну.
— Тогда ты станешь богом.
Мои слова погружают его в задумчивость.
— Ты знаешь, что говорят христиане? Они говорят, что их бог Христос пришел в мир, чтобы спасти его. Пришел ради его искупления. Чтобы принести мир вместо войны.
— Единственное, чего жаждет империя, — это мира. От скромного земледельца, обрабатывающего пашню, до высокомерного сенатора с Палатинского холма. Все хотят мира. Знаешь, что сделало небольшой город на Тибре величайшей на свете державой? Желание обрести мир, покой. Получить возможность шагать по дороге, не опасаясь, что кто-то спустится с гор и нападет на тебя. Мы раздвигали границы цивилизации до тех пор, пока они не растянулись настолько, что готовы лопнуть.
В щель между занавесками мне виден его сын Крисп, который вместе с учителем занимается греческим языком. Сам Константин неплохо говорит по-гречески, но писать на этом языке не умеет. Он решил, что в этом сын должен превзойти его.
— Крест в небе в тот день был посланием, Гай. Бог протянул руку и призвал меня к славе. Он пожелал, чтобы я стал его орудием, которое вернет нашему миру покой.
Он свешивает ноги с ложа и встает. Я следую за ним.
— Мы выиграем сражение против Максенция и победим так, что никто не усомнится в причине нашей победы. Хвала Господу, это будет последнее наше сражение!
— Хвала Господу, — послушно соглашаюсь я. И в ту ночь, когда лагерь спит, я и мои солдаты встречаемся в пещере, чтобы пролить кровь жертвенного быка: мы хотим, чтобы вышло так, как он говорит.
Холодным утром одного из дней в самом конце октября наша армия выстраивается для последней битвы. Впереди у нас вражеское войско, река и город. Порядок строя крайне важен. Вместо того чтобы укрываться за несокрушимыми стенами Рима, Максенций вывел свои легионы в чистое поле и перешел Тибр. По всей видимости, он посовещался со своими прорицателями, которые сказали ему, что если он победит на поле боя, то Рим будет освобожден от тирана. При этом сам он тираном себя не считает.