– Мое главное сокровище, – покачал головой с немного виноватым видом Ной Григоревич. – Как она за мной ухаживает, когда я хвораю, и вообще… Золотая девочка! Значит, плюшек сегодня есть не будем, хоть это и горько, удовольствуемся творогом, – он достал из маленького холодильника коробочку творога. – Смотрите, какую мерзость приходится есть – творог с нулевой жирностью!
– Зато полезно! – попыталась утешить старика Даша.
– Интересно, почему все полезное так невкусно, а все вредное – пальчики оближешь, вы можете мне объяснить?
Но ни Даша, ни Петька не знали ответа на этот трудный вопрос.
Когда с творогом было покончено, Ной Григорьевич спросил:
– Ну, что там у вас за вещи?
Даша открыла сумку и выложила свое наследство на стол.
Глаза старика азартно заблестели. Он схватил футлярчик с веером.
– Ага, слоновая кость, работа китайская, но не слишком старая, наверное, начало века…
– Какого? – спросила Даша.
– Двадцатого, какого еще. Но изящная штучка, только тут уже кто-то руку приложил, двух пластинок явно не хватает, ленточка вот новая…
– Это я, – скромно сказал Петька. – Дарья просила починить…
– Ну и молодец, что починил, вещичка удобная, в жару можно в сумочке носить… А кстати, на тех пластинках, что сломаны были, никаких надписей не было?
– Откуда вы знаете? – ошеломленно спросил Петька.
– Значит, была надпись? Тогда могу точно сказать, что веер этот был куплен в Париже, действительно в начале века, в магазине безделушек мадам Рене. Кстати, у меня есть почти такой же веер, сейчас-сейчас, вот смотрите! Тут по-французски написано «Мечта о любви прекраснее, чем сама любовь». Короче, эта мадам Рене писала на веерах всякие пошлости; но одно время это было страшно модно.
– На нашем веере было что-то про ключ к тайне,- пробормотала Даша.
– А вы решили, что веер – ключ к тайне? – засмеялся Ной Григорьевич. – Чепуха, наверняка какой-нибудь трюизм.
– Что? – не понял Петька.
– Ну, что-нибудь очень банальное. Любовь – ключ к разгадке жизни или что-то в этом роде.
– Вы уверены? – спросила Даша.
– Абсолютно. Через мои руки прошел не один десяток подобных вещиц. Она была очень безвкусна, эта мадам Рене.
– Надо же,- разочарованно протянул Петька,- а мы-то думали…
– Ну, разумеется, вы думали, что этот веер сам по себе ключ к тайне, да? А тайны никакой нет!
– Но ведь она есть! – воскликнула Даша. – Кто-то же интересуется этим наследством и даже очень. Помните тот баул? Так мы его все-таки продали за двести долларов.
– Таки продали? Ах вы, прохиндеи! – захохотал Ной Григорьевич. Но тут же стал очень серьезным. – А ведь вы правы, какая-то тайна с этим твоим наследством связана, Дашенька, а вы хоть прощупали эту рухлядь, перед тем как продать?
– А как же! Но нашли только конверт с обрыв ком газеты сорокового года, с объявлением о смерти отца той старушки, что мне все оставила.
– А что там еще было, в этой газете?
– Ничего. Заметка о премьере в Камерном театре.
– В Камерном театре? Моя мама была помешана на Камерном театре. Я до сих пор помню ее рассказы… И даже имена актеров. Алиса Коонен, Церетели… Ну ладно, вам это неинтересно. Хотя знаете, я всегда вспоминаю мамин рассказ об одном театральном критике, который написал… В то время был такой расцвет театра, в двадцатых годах особенно. МХАТ, Камерный, Театр Мейерхольда, Вахтанговский… В Камерном был знаменитый спектакль «Принцесса Брамбилла». А Вахтангов поставил «Принцессу Турандот». И этот критик написал: «Я изменил «Принцессе Брамбилле» ради «Принцессы Турандот»!» Когда теперь иногда читаешь театральных критиков, хочется плакать… Разве они так напишут? Понимаете, этот критик – он любил! Любил Камерный театр, любил его спектакль! А по том влюбился в нового режиссера, в новый театр! А наши критики не считают нужным кого-то любить. Они себя любят… понимаете, о чем я?
– Конечно, – серьезно кивнул Петька. Он был в полном восторге от старого антиквара.
– Ну-с, что там у нас дальше? – сказал Ной Григорьевич, откладывая в сторону веер. – Ага, туфельки, прелесть, что за туфельки, как для Золушки, хоть и не хрустальные. Ну, это может заинтересовать какой-нибудь музей разве что… Покупателей на такую вещь не найти… А впрочем, попробовать можно. Шарф… скорее, это палантин.
– А палантины разве не из меха делают? – спросила Даша.
– Необязательно. Из бархата тоже бывали палантины. Хотя это, скорее всего, газ, значит, все-таки шарф!
– Как интересно! – всплеснула руками Даша.
– Между прочим, советую тебе, Даша-душа, сохранить этот шарф. Еще несколько годочков, и сможешь носить вечерние платья. Накинешь такой шарф, и за тобой все модницы бегать будут, спрашивать, где взяла. Ну-ка, накинь!
Ной Григорьевич набросил Даше на плечи газовый шарф. Она подошла к старинному зеркалу в бронзовой раме, повертелась, так и сяк прикладывая шарф, потом набросила его на голову на манер капюшона, и Петька ахнул.
– Лавря, отпад!
Даша была поразительно хороша в этом шарфе. Ной Григорьевич тоже восхищенно заметил:
– Ну, что я говорил! Красавица! Уже сейчас красавица, а что дальше-то будет, Петя?
Тот только рукой махнул.