Я шла из банка по набережной, и пристань была совсем близко. Я добралась до пристани как раз вовремя, чтобы вскочить в трамвайчик-паром, уходящий на Кюснахт. И всю дорогу вспоминала, как на этом трамвайчике Сабина ехала к Юнгу, обзывая себя мокрой болонкой.
Через полчаса я сошла на берег и вынула из сумки записку с адресом. Купленный Маратом дом оказался в двадцати минутах ходьбы от пристани. Я довольно быстро разобралась с ключами, отперла ворота, вошла во двор и направилась к дому по тропинке, вьющейся среди кустов сирени. Дом открылся мне неожиданно: он стоял среди деревьев, не слишком большой, не такой, как гостевой дом на Николиной горе, но и не очень маленький, а как раз в самый раз. Элегантно очерченный, как и полагается швейцарскому дому, двухэтажный, с двумя террасами и балконом.
Я покрутила в руках ключи, прикидывая, каким из них отпирается входная дверь, но сделать это сразу не решилась. Чтобы набраться смелости, я села на скамейку в маленькой беседке, которую заметила среди кустов, и запретила себе распускаться. Самое правильное – считать, что Марат обязательно приедет, и приготовить дом к его приезду. Я подобрала нужные ключи и вошла в дом: передо мной простирался большой вестибюль, типа английского холла, он мог бы одновременно служить столовой и гостиной. Устройство холла имело смысл отложить на потом, когда все утрясется. Из холла открывалась дверь в кухню, которая была почти полностью обустроена – там стояли плита с духовкой, холодильник, микроволновая печь и красивый круглый стол со стульями, рассчитанный на многочисленное семейство.
Все остальные комнаты на обоих этажах были просторные, красивые и пустые. К приезду Марата я решила подготовить спальню и кухню – для начала этого было бы достаточно. Комнатой для Сабинки я могла заняться потом, вместе с Маратом. Мне необходимо было действовать, потому что любая остановка могла швырнуть меня в бездну истерики. И тогда прости-прощай! Не давая воли своему отчаянию, я помчалась обратно в Цюрих, в тот же мебельный магазин, где я покупала мебель для нашей с Феликсом квартиры, и, обстоятельно осмотрев бесконечный парад спален, выбрала одну, не слишком дорогую и вполне красивую. Я оформила покупку при помощи маратовской кредитной карточки, вписала в квитанцию адрес дома в Кюснахте и назначила доставку на послезавтра на двенадцать часов дня, когда Сабинка, по моим расчетам, будет в детском саду, а Феликс в университете.
Потом поднялась на второй этаж и купила одеяло, две подушки, покрывало, два комплекта постельного белья, два халата и четыре полотенца и добавила это все к списку доставки, а доставку перенесла на час дня – как знать, что меня задержит? Когда я вышла из мебельного магазина, я почувствовала такую усталость, что чуть было не поддалась соблазну сразу ехать домой с серебристой сумкой, минуя банковский ящик. Но какая-то чужеродная воля, напомнившая мне опять ту древнюю историю с презервативом, через силу поволокла меня в банк, чтобы избавить от сумки, карточки и ключей. Труднее всего мне было расстаться с телефончиком – мне казалось, что, как только я запру его в ящик, мне позвонит Марат.
При мысли о Марате, пытающемся сбросить со своего следа российские власти, мне прямо в трамвае стало дурно, но я преодолела тошноту и дурноту, так что, слава богу, никто ничего не заметил. Я так хорошо знала свою родину, особенно после того, как записала воспоминания Лины, что больше всего на свете боялась ее бульдожьей хватки. Мучительно волоча ноги, я добрела от остановки до квартиры и, не раздеваясь, упала на кровать, зарылась головой в подушку и провалилась в небытие.
Я проснулась среди ночи в холодном поту. Ах, не было рядом со мной Фрейда, который мог бы истолковать мой сон! Мне привиделось, что по полу моей цюрихской квартиры, извиваясь, ползла длинная-длинная змея. Она выползла в кухню и стала листать языком настенный календарь, радостно указывая мне на отмеченные красными точками цифры кода моего банковского ящика. Я закричала, вырвала у нее календарь, и он рассыпался у меня в руках мелкими обрывками, так что ни одной цифры нельзя было больше разглядеть.
Пока я приходила в себя, за окном начали вспыхивать первые блики нового дня. В полдень должны были прилететь Феликс с Сабинкой, но мысль об этом не принесла мне радости, я думала только о Марате. Именно в это утро я по-настоящему поняла, как много он для меня значит. Я содрогнулась, представив себе, что больше никогда его не увижу, и впервые в жизни начала молиться, сама не зная кому, чтобы тот, кому я молюсь, спас его и принес ко мне.
Я опять задремала и проснулась от звонкого голоса Сабинки, зовущей меня из коридора. Это был уже не сон – я глянула на часы и убедилась, что они прилетели не тем рейсом, которым планировали, а на три часа раньше.
– Феликс, – крикнула я – чего вы так рано? Все в порядке?
– Выползай из постели и приходи пить кофе, – отозвался Феликс. – Я спешу: наш декан перенес совещание профессоров на десять утра.