Секретарь тайной полиции

Его руки и ноги были скованы кандалами. Одиннадцать вооруженных до зубов жандармов охраняли этого человека. На станции его встречали прокурор Петербургской судебной палаты Плеве и начальник агентурной экспедиции Кирилов. Пассажира быстро втолкнули в черную карету и повезли по Невскому в главную государственную тюрьму — Петропавловскую крепость.

Таинственным, особо охраняемым, привилегированным узником на этот раз был Григорий Гольденберг.

К нему приходили в камеру разные чиновники — в мундирах и в штатском. А однажды смотритель подвел к этой камере юношу, ради которого рискнул нарушить инструкцию, — привел сюда своего любимца-сына, восемнадцатилетнего кадета, просившего показать ему важного узника. Комендант ни в чем не отказывал сыну — пусть поглядит, коли хочет.

— Ну, каков? — шепотом спросил отец, когда они на цыпочках отошли от глазка.

— Знаешь, папа, у него странное лицо для заключенного. Лицо счастливого человека, — удивленно протянул юноша.

— Тсс... ты! — отец наклонился к самому уху кадета и едва слышно вымолвил: — Вчера сюда приходил сам Лорис.

— Не может быть!

— Теперь ты понял?

Юноша кивнул: чего ж не понять? Вице-император всероссийский, как звали в обществе Лорис-Меликова, вряд ли пришел сюда просто познакомиться с купеческим сынком, ставшим государственным преступником. Нет, тут что-то не так...

— Папа, а можно, я еще раз взгляну на него? Ты иди, а я посмотрю и догоню, ладно?

Юнкер снова приник к глазку. Да, на кровати лежал, мечтательно улыбаясь, действительно счастливый человек — один из самых счастливых людей в России. В эту минуту он не замечал ни решеток на окнах, ни глазка в дверях — он видел в мечтах, как он спасает Россию, всех товарищей и русскую революцию.

Когда это впервые началось?

Гольденберг вспомнил первый допрос после исчезновения из камеры Курицына. Он растерялся на допросе. Следствию оказалось известно слишком многое: и о покушении на Кропоткина и о московском подкопе. Неужели его страшная догадка была верна? Неужели Курицын оказался «подсадкой», полицейским провокатором?

— Мы все знаем, — дружески уговаривал его прокурор. — Запираться — это ваше право, но ваши товарищи, как видите, не были так молчаливы.

— Кто именно?

— Квятковский, Зунделевич, Бух...

Он вначале отказался отвечать на вопросы. Его увели обратно и не тревожили две недели: дали свыкнуться с новым положением.

Через две недели диалог с прокурором возобновился. Проговариваясь на каверзных вопросах, запутываясь в ловушках, он проиграл этот поединок и сделал первое признание об убийстве генерал-губернатора Кропоткина.

Он солгал тогда следствию, всю вину взял на себя, надеясь выгородить своих помощников в этом деле. А в конце показания — просто так, ради красного словца — призвал правительство прекратить братоубийственную войну и дать стране реформы.

И — о чудо, настоящее чудо! К его предложению отнеслись всерьез! Прокурор сразу прекратил вызовы на допросы. А потом сам пришел в камеру и по-товарищески раскрыл заключенному свою душу.

Оказывается, министерство внутренних дел само поняло правоту революционеров. Граф Лорис-Меликов подготовил проект конституции и выжидал только удобного момента для представления его царю. Конечно — не скрывал прокурор — конституция намечалась скромная, но ведь лиха беда — начало. И во Франции все началось с королевского указа о Генеральных штатах! Россия стояла на пороге новой эры. Но тут... Лицо прокурора исказилось болью... Тут неосведомленные народовольцы перешли к динамиту. И тогда-то при дворе верх взяла партия мракобесов: начались казни, было объявлено чрезвычайное положение: массовые обыски, административные ссылки — весь этот российский кошмар!

— Вы поймите трагизм нашего положения, — вкрадчиво объяснял прокурор. — Мы по-своему, но тоже искренне любим Россию. Мы хотим ей блага, которое понимаем на свой лад. И это благо, поверьте, не так сильно отличается от вашего. Ведь мы не старые, николаевские палачи-жандармы, мы новое поколение, мы ваши сверстники, воспитанные в духе законности и уважения прав простого человека. Такова наша суть. А на практике? Поступать мы вынуждены как мерзавцы, как палачи: вы, революционеры, своими бомбами вынуждаете нас к этому. Мы ненавидим безнравственность — и мы же плодим провокаторов. А что делать? Мы хотим конституции, а должны держать страну на военном положении. Добро бы хоть вы чего-нибудь добились! Так ведь нет, никогда в истории террором ничего не добивались. Вы обречены, вас всех повесят, а вместе с вами мы своими руками схороним идеалы нашей юности и мечты о благе России. Вот где настоящая трагедия! У слуг закона, а не у революционеров!