Секретарь тайной полиции

Желябов живо представил себе, как, подслеповато щурясь, входит Клеточников в квартиру; как со всех сторон его окружают знакомые «сослуживцы». Кто пока больше удивлен: задержанный или схватившие его шпики — неизвестно. Но кириловские волкодавы медленно соображают, и секретарь шефа с независимым видом вынимает сигару, снимает с окна коробку спичек и закуривает. Через минуту на него набрасываются, обыскивают, связывают, — но знак безопасности уже уничтожен. Он, Андрей Желябов, не войдет в эту квартиру. Цепь арестов остановлена.

Тарас оборвал себя. Может, все это бред, плод расстроенного воображения? Может быть, на самом деле Клеточников тоже заметил отсутствие знака и сидит теперь у себя в квартире, дожидаясь возобновления связи?

Позавчера по просьбе Андрея ему была послана открытка: «Приходи на Невский проспект, к Думе, к двенадцати часам, в воскресенье». Через несколько минут он все узнает: Дума ведь рядом. Либо Клеточников уже здесь, либо записка перехвачена.

Вот и Дума. Клеточникова не видно. Но зато, при-крывшись газетой, привалился к стене небритый широколицый субъект в синем пледе с застежкой — львиной головой. Желябов замечает его ноги, вывороченные пятками наружу, его сплющенное сверху лицо со злыми водянистыми глазами. Палкин?

А вот еще агенты. Все они описаны в тетрадях Клеточникова. Теперь понятно, что он действительно находится в руках своего начальства: Желябова здесь ждут. Но все еще охраняет организацию удивительная, неповторимая работа ее разведчика.

Ни на секунду не задерживаясь, Тарас проходит в толпе мимо Думы.

В то самое время, когда Желябов скрылся от шпиков в магазинчиках Гостиного двора, Клеточников предстал перед прокурором Плеве. Неподалеку от прокурорского стола в кресле лежал в полуобморочном состоянии Кирилов. Воротник его мундира был расстегнут, сразу постаревший начальник агентуры отхлебывал воду из графина, при этом стакан звенел в его дрожащих пальцах: он пытался вызвать жалость у прокурора. В темном углу сидел еще кто-то.

— Так вы утверждаете, Клеточников, — уставив свои холодные немигающие глаза, спросил прокурор, — что ваш визит к Колодкевичу есть следствие случайного знакомства. Так-с?

— Да, утверждаю.

—Вы знаете этого господина? — поворачивается Плеве в угол.

Клеточников оборачивается туда же. А, этот... О нем он успел сообщить еще на воле. Но отпираться дальше бессмысленно.

— Так точно, ваше превосходительство, — рапортует предатель. — Этого господина я встречал один раз в гостинице у поручика Поливанова, как назывался тогда Михайлов.

— Ну, вот и все, Клеточников, — удовлетворенно бросает прокурор.

Когда дверь за арестантом захлопнулась, Плеве с удовлетворением сообщил господину Кирилову, что прошение об отставке тот может подать в любое удобное для него время. На этот раз начальник агентуры задергался в кресле по-настоящему.

Это было 30 января 1881 года. До казни императора Александра II оставалось тридцать дней.

28 февраля Лорис-Меликов поспешил обрадовать государя последним сообщением: в номере гостиницы «Москва» жандармами схвачен опаснейший из государственных преступников Андрей Желябов. «Нет сомнения, — докладывал министр царю, — что с арестом Желябова «Народная воля» понесла потерю невосполнимую и находится накануне крушения своей заговорщической деятельности».

Александр II, который уже несколько недель безвыездно — как тогда говорили, «пленником революции» — сидел в Зимнем дворце, решился, наконец, поехать в город. Он хотел лично принять парад гвардейских полков — это было любимым занятием императора.

Оказалось, однако, что и царь и министр недооценили силу своих революционных противников.

Как никогда, трудно было подпольщикам в эти дни: нет больше в логове врага охраняющей, оберегающей их руки Клеточникова. Но партия не могла всецело зависеть и не зависела от деятельности одного человека, какой бы важной эта деятельность ни была... Лишившись лучших борцов, лишившись Желябова, Михайлова, Баранникова, Клеточникова, народовольцы продолжали борьбу. Они готовились привести в исполнение приговор над Александром II.

В ночь на 1 марта 1881 года в подкоп на углу Малой Садовой и Невского была заложена мина. Однако выехавший на парад царь неожиданно изменил свой маршрут и объехал подкоп стороной: так посоветовал ему осторожный Лорис-Меликов. Казалось, судьба благоприятствовала императору...

Но на набережной Екатерининского канала наперерез царской карете вышла группа метателей бомб. По сигналу, данному Софьей Перовской, была брошена первая бомба — она раздробила задок кареты. Однако сам Александр II остался жив. «Слава богу», — сказал он. Но рано благодарил он всевышнего. Вторая бомба, брошенная через несколько минут следующим метателем, разорвала обоих — царя и покушавшегося на него молодого человека Игнатия Гриневицкого.

На престол вступил новый царь — Александр III. И правительство и революционеры — все ожидали скорого наступления народной революции.