Секретные архивы ВЧК-ОГПУ

— С кем именно? — переспросил Зимин.—Вообще-то, как человек порядочный, я должен промолчать. Но я же понимаю, что если не скажу я, то скажут другие.

— Какие такие другие?

— Да те, кто настучал на меня, — усмехнулся Зимин. — У вас же в каждой подворотне и в каждом сортире по добровольному помощнику. Вы ведь их так называете? Ладно, чего уж там, — махнул он рукой. — На все эти темы я вел разговоры с очень хорошими и умными людьми, а именно с инструктором Хаковым, лекпопом Аброшиным и врачом Струковым.

Следователь удовлетворенно кивнул и тут же приказал арестовать всю эту троицу. В течение ночи каждого из них должным образом подготовили к допросу, так профессионально избив, что на лице синяков не было, а переломанные ребра и отбитые почки в таза не бросались.

Первым на допрос вызвали Михаила Аброшина.

— Что вас побудило стать на антисоветский путь и войти в контрреволюционную группировку? — спросил следователь.

— Вы же и побудили! — рубанул Михаил. — Отца раскулачили и сделали нищим, брата отправили в ссылку, а свояка вообще расстреляли.

— А как вас втянул в свою группу Зинин?

— Случайно... Я вешал в библиотеке портрет Сталина, а тут вошел Зинин и со смехом сказал: «Зачем вы его вешаете? У Ленина хоть лицо благородное, а у Сталина рожа как у чистильщика сапог!» Мы посмеялись вместе, а потом поговорили. Я понял, что он ищет политических единомышленников. Меня устраивало, что он ненавидит советскую власть и жаждет свержения Сталина. Но больше всего устраивало то, что в отношении Сталина он хотел применить террористический акт, а потом организовать вооруженное восстание.

Вернув Михаила в натруженные руки надзирателей, следователь взялся за Алексея Хакова.

— Как же вы, красноармеец Хаков, дошли до жизни такой? — укоризненно начал следователь. — Ведь вы же из крестьян-бедняков, в Красной Армии более двенадцати лет, стали одним из лучших инструкторов-дрессировщиков, отмечены командованием — и вдруг член антисоветской контрреволюционной группировки?! Зинин вас сбил с истинного пути, да?

— Почему же, Зинин? — не заметил подсказки Хаков. — Я и сам не слепой, вижу, что забрались совсем не в ту степь, что народ голодает, вымирает целыми деревнями, а партийные секретари жируют. Раньше поговорить об этом было не с кем, а когда появился Зинин и стал открыто называть Сталина сволочью, узурпатором и идиотом, я понял, что мы с ним единомышленники.

— А о терроре вы говорили?

— Говорили. Зинин, например, не раз заявлял, что готов собственными руками убить Сталина. Пусть, мол, при этом погибнет и он, зато войдет в историю как выдающаяся личность, избавившая Россию от злобного кровопийцы.

— И вы с этим соглашались?

— Да. Я тоже считал, что Сталина надо убрать! — по-военному отчеканил Хаков.

Потом допрашивали инструктора дрессировки Ивана Самойлова, ветеринарного врача Серафима Струкова, добрались и до квартирного соседа Хакова священника Новогиреевской церкви Александра Модестова и дьяка Ивана Смирнова. Само собой разумеется, всех их вынудили признать себя членами антисоветской группы Зинина, планировавшей «переход на путь открытой вооруженной борьбы с советской властью и организацию покушения на товарища Сталина».

Попала в эту мясорубку и жена Зинина — Антонина. В декабре 1932-го в поликлинике, где она работала фельдшером, ей дали отпуск и даже помогли с путевкой. То ли потому, что время было зимнее и санаторий пустовал, то ли у главврача там были какие-то связи, но, к своему великому удивлению, Антонина оказалась в Пятигорском санатории ОГПУ. Погода была скверная, процедуры простенькие, время тянулось мучительно медленно, поэтому Антонина много читала и каждый день строчила письма мужу. Одно из них подшито в дело и поэтому сохранилось:

«Дорогой Кольчик! Скучаю без тебя страшно, вот и строчу уже четвертое письмо. Моя жизнь течет тихо и спокойно: сплю, читаю и без конца ем. Здесь такая чудесная библиотека, такие книги, в том числе и запрещенные, что я, пользуясь моментом, стараюсь читать именно эти, запрещенные книги. Вчера, например, взяла мемуары Краснова, Деникина, Юденича и Врангеля. Жуть как интересно! Читаю запоем.

Целую крепко! Твоя Антонина».

Сколько было вокруг этого письма закрытой переписки и всякого рода запросов! Кто разрешил выдавать эти книги, почему они хранятся не под замком, а в библиотеке и, вообще, как они в этой библиотеке оказались?

Николай на письма жены отвечал регулярно, как всегда, был несдержан, восторгался не только белыми генералами, но даже батькой Махно, считая его «лучшим знатоком крестьянства и решительным человеком — только такие, как он, могут свергнуть Сталина».