— Да я с ним не знакомился. Я тогда — кажется, это было в сорок восьмом году — работал в гараже «Балтрыбстроя». Это на Барнаульской. Ну, вот. Я уже тогда очень интересовался поисками, находил много всяких вещей… Им, — кивнул он куда-то в сторону, наверное, имея в виду экспедиционное начальство, — такого и не снилось. Знаете, сколько картин я передал в горисполком! А старинная посуда! Фарфор! Настоящий, майссенский…
Он так и сказал: «майссенский» — с буквой «а» на первом слоге, как это произносят немцы.
— Ну так вот, — продолжал Цедрик. — Один шофер, Федя его звали, сказал мне, что у него есть знакомый, который задешево продает картины… Но этот знакомый находится, ну, как бы… в бегах. То ли украл что-то, то ли дезертировал… Я, конечно, говорю Феде, мол, с таким мне нечего якшаться. Вдруг что краденое продает. И отказался…
— Зря, Иван Тимофеевич! — сказали мы с Виктором хором. — Надо было все-таки встретиться, а вдруг…
— Зря-я! — передразнил Цедрик. — Что вы понимаете! Тогда за понюшку табаку можно было схлопотать. Мели почем зря.
В городе столько сброда всякого было! Случалось, стреляли по ночам. Облавы были. В общем, мне с этим «беглым» встречаться нельзя было. Хотя скажу прямо: хотелось. Когда Федя мне про него рассказал, я понял: человек «работает» с размахом. У него, наверное, этого немецкого добра…
— Ну и что дальше? — Нам не терпелось узнать суть «версии» Цедрика.
— А дальше все произошло как-то само собой. На углу Каменной и Сталинградского проспекта — так раньше назывался проспект Мира — была пивная палатка, и мы часто с шоферами после работы ходили туда. Там и водка была. Вдарим — и по домам! Вот один раз туда пришли мы, пьем пиво, разговариваем. А рядом компания такая стоит. Ну, в общем, блатная. Мат-перемат. Вроде даже спорят о чем-то. Вдруг один из них в морском бушлате увидел нашего Федора и кричит: «Кого я вижу! Федя!» Ну Федор подошел к нему, поздоровался за руку, стал выпивать с ними… Потом, смотрю, шепчется о чем-то с этим, в бушлате, и на меня они поглядывают. Я делаю вид, что не замечаю, а сам вижу, что они подходят ко мне. Тут Федор и говорит… — Иван Тимофеевич прервал рассказ, услышав приближающийся рокот.
На замковый двор въезжал бронетранспортер саперов, которые работали вместе с нами на раскопках в замке. На люке сидел знакомый лейтенант. Все звали его Игорем. Увидев нас, собравшихся в тени еще не взорванной стены, он приветливо помахал нам рукой.
— Вот и Красная Армия прибыла на подмогу, — не то с иронией, не то серьезно сказал Цедрик.
— Начальства еще нет? — спросил лейтенант, пожимая всем по очереди руки. — Значит, будем ждать!
Игорь присел на камень, загорелый, симпатичный, кажется всегда находящийся в хорошем расположении духа. Он командовал взводом саперов, приданных экспедиции, и это ему, по-видимому, очень нравилось. Во-первых, это было гораздо лучше, чем проводить все дни в казарме или на полигоне, отрабатывая с подчиненными уже опостылевшие нормативы. Во-вторых, причастность к поискам ценностей придавала ему ореол загадочности и особой важности в глазах окружающих. И, наконец, здесь, в экспедиции, он чувствовал себя гораздо свободнее — работа шла ни шатко ни валко да и завершалась гораздо раньше, чем это было в казарме. А кроме того, мы знали, что лейтенант недавно женился и готов был использовать любой момент, чтобы сбегать домой. Жил он где-то неподалеку и поэтому частенько отсутствовал на месте работ. Солдаты без него вообще расслаблялись — кто укладывался на травку в тени, кто вообще куда-то исчезал на некоторое время.
Собственно говоря, в задачу саперов входило проводить подрыв стен и перекрытий в точках, на которые указывало экспедиционное начальство, а потом проверить образовавшуюся полость на наличие мин и боеприпасов. Взрывы проводились почти каждый день и уже не казались диковинкой для города. Тем более что в большинстве случаев на месте взрыва не удавалось находить ни входа в подземелье, ни какого-либо укрытия. Так — одни кирпичи, расколотые валуны, песок и щебень.
— Про что речь? — Поняв, что прервал беседу, лейтенант вопросительно посмотрел на нас.
— Да так, все про то же, — вяло ответил Цедрик, явно не желая продолжать свой рассказ при лейтенанте. — Я говорю, зря толчемся на одном месте, они думают, что все знают, а на самом деле… А! — Иван Тимофеевич махнул рукой. — Пустая работа!
Немного посидели, помолчали. Подошел солдат, спросил у лейтенанта:
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
— Ну!
— Разрешите нам сходить попить кваску. Все равно пока работы нет.
— Валяйте, только одна нога здесь, другая — там. Не задерживайтесь!
— Есть.
Опять воцарилось молчание.
— Ладно, я тоже схожу. Как насчет пивка? На Вагнера, наверное, уже открылась?
— Нет, пока не буду, — процедил сквозь зубы Цедрик.
— Я тоже, — пробормотал Петрович.
— Ну как хотите. — Лейтенант встал и, не торопясь, направился в сторону маячащих вдали домов. Там, около Дома профсоюзов, на углу улицы Вагнера была пивная палатка, у которой в жару собиралась изрядная очередь.