Секретный фронт (СИ)

Филин поднажал и свалился на спину «Золкину» как раз, когда диверсанты сползли на дно ложбины.

Попытка нейтрализовать матерого диверсанта в одиночку – жест отчаяния. А если учесть, что диверсантов двое – верх глупости. Но что оставалось? Никита надеялся на удачу и немецкие пулеметы, как ни странно это звучит. Они не давали никому подняться даже на четвереньки, а когда лежишь на пузе – маневр ограничен и он медленный, поэтому у Филина имелся запас времени, пока второй диверсант придет на помощь своему командиру. Глядишь, за это время успеет подтянуться и товарищ контрразведчик с бойцами.

Так оно и вышло. Старший лейтенант сразу же подполз к Филину, который из последних сил пытался заломить руки «Золкину», а Покровский с напарником свалились на второго диверсанта и покончили с ним практически сразу. Лёха полоснул его по руке ножом, немец отвлекся на Покровского, и тут же получил по шее лопаткой.

У Филина с Ворончуком дела шли гораздо хуже. Им требовалось взять немца живым, а он категорически этого не желал. Пока бойцы разделывались с помощником, командир диверсантов сумел сбросить с себя Филина, и отпихнуть подальше Ворончука. Не будь на линии огня Ереминой, капитан плюнул бы на всё и влепил бы «Золкину» очередь в бок, но доктор, до этого безучастная к происходящему, будто бы контуженная или накачанная лекарствами, зашевелилась и зачем-то проползла на пару метров вперед. Вклинилась как раз между диверсантом и Никитой.

Немец получил возможность перехватить автомат и сделать то, чего не мог Филин – расстрелять всех, кто ещё дышал в этой ложбине. Но выстрелил он почему-то лишь в сторону Ворончука, да и то взял существенно выше, чем следовало. Казалось, что он тоже опасается задеть Ерёмину. Если так, то это именно она спасла Ворончука от верной гибели. Доктор снова дернулась, подалась вперед на добрый метр и почти прикрыла Василия собой.

Медлить было нельзя. Никита, словно большой варан, подполз к диверсанту и ударил ножом.

Что произошло в следующий миг, Филин понял не до конца.

Кисть руки как-то странно вывернулась, «фартовая» финка почему-то оказалась в руке у диверсанта, а затем с хрустом вошла в грудь Никите. Под пятое ребро. Прямиком в сердце.

Тело сразу сделалось слабым, в глазах начал стремительно сгущаться мрак, а из всех эмоций осталась только жуткая обида на несправедливую судьбу. Причем, обижался Никита не за финал своего жизненного кинофильма. Он как раз получился геройским – погиб в бою. Обидно стало от последнего сумеречного кадра.

Командир немецких диверсантов всё-таки ушёл. Бросил Ерёмину, вымахнул с низкого старта из ложбины и был таков.

* * *

Бойцы лейтенанта Гришанина помогли трижды. Во время боя с диверсантами в окопах – это раз, затем, когда помогли выбраться с нейтральной полосы – два. Они довольно точно, почти без пристрелки положили два ящика мин из ротных минометов по фрицевскому передку, чем заткнули пулеметы. Затем они вытащили с «нейтралки» потерявшую все ориентиры докторшу и едва живого Филина. Это три.

Покровский отлично видел торчащую из груди у капитана финку и понимал, что лезвие прошло где-то близко от сердца, но всё равно решил для себя, что Филин «едва», но всё-таки живой. Покровский воевал третий год и насмотрелся всякого. Филин балансировал на грани. Если добраться до госпиталя за час, у капитана оставался шанс.

Покровский так и сказал Гришанину и Ворончуку.

- Мама у меня доктор, наслушался историй, - пояснил Алексей. – У них это часто. Даже если в сердце, не факт, что наповал. Только нож нельзя трогать, пусть хирурги вынимают. Потом верну.

Ефрейтор взглянул на ротного.

- Сломай его и утопи обломки, - Гришанин сплюнул. – Фартовый, называется!

- Если не ваш, был бы другой…

Ротный пропустил реплику Покровского мимо ушей.

- Уноси! – Скомандовал лейтенант бойцам и обернулся к Ворончуку. – Я машину дам.

- Сам отвезу, - заявил контрразведчик. – Дело по моей части. Покровский, тоже поедешь.

- Ясный день… виноват… есть!

- Доктора тебе поручаю, глаз с неё не спускай, - Василий обернулся к бойцам. – Ещё двое, ко мне. Да, вы, оба… поедете в качестве сопровождения.

- Есть! – Ответил один из назначенных бойцов.

- Е… - вместо полного слова изо рта у второго выплеснулась темная кровь.

Глаза у солдата закатились и он сел на землю.

И тогда застывшим в недоумении бойцам и офицерам открылась совершенно невероятная картина. Позади упавшего солдата стоял немец с кровавым месивом вместо одного глаза. В руке он сжимал дважды окровавленную финку Ворончука. Ту самую, что ещё минуту назад торчала у диверсанта из глазницы, а теперь пробила легкое подчиненному Гришанина.

- Твою ж мать, - вырвалось у лейтенанта.