Насколько я знаю, Берни до сих пор трудится в той же газете и все так же пишет о местном клубе. Я не думаю, что он собирался кого-то подставить, в любом случае, это произошло не намеренно. Наверное, ему просто была по душе вся эта движуха и суета внутри его индустрии. Главной задачей для него было отправить историю в печать как можно быстрее, а затем перейти к следующей, преодолевая препятствия и изворачиваясь в попытках раскопать сенсацию без лишних размышлений о возможных последствиях. На самом деле, я думаю, что ему сильно не хватало безумного ритма жизни журналиста, работающего на крупную городскую газету. Мне кажется, это похоже на игру в футбол: единожды сыграв на высочайшем уровне, все остальное потом будет казаться тебе лишь жалким подобием. Оглядываясь назад, я понимаю, почему мне нравился Берни, несмотря на все его попытки очернить меня и любого другого игрока клуба. В своем деле он был во многом похож на меня. Если захочу сбить с кого-то спесь, я ни перед чем не остановлюсь, а у Берни было такое же стремление дать ход своей истории раньше всех остальных, и неважно, кого он расстроил бы своими поступками.
Когда моя карьера набрала обороты, я оставил Берни позади, но он, как и практически каждый человек, с которым меня свел футбол, преподал мне ценный урок. Как бы банально это ни звучало, но если ты оступаешься в мире футбола, газеты непременно напечатают об этом. Нельзя иметь друзей там, где дело касается журналистов – только хорошие знакомства.
В моем следующем клубе я встретил одного репортера, который также помог мне многое понять. Когда я начал играть за эту команду, даже кое-кто из руководства предупреждал меня, что с этим человеком нельзя разговаривать (вероятно, он когда-то подставил его самого). Группа ветеранов рассказала, что как-то раз компания фанатов подкараулила этого журналиста около одного из магазинов в неблагополучной части города и устроила ему суровую взбучку. Я так и не узнал, что же он такого натворил, но если на него ополчились даже болельщики, значит, ему точно не следовало доверять.
Клуб был серьезный, и названный журналист продавал истории о нем в национальную газету. Это вполне нормально, но создавалось впечатление, что в прессу просачивается абсолютно все, что происходит в нашем клубе. Достоянием общественности стали несколько историй об угрозах убийства, о вождении в нетрезвом виде, передозировках и физическом насилии. Для любого наблюдателя со стороны мы были эталоном проблемного клуба. Но ничего из написанного не соответствовало действительности. Когда бы я ни оказывался в том клубе вновь, я никогда не давал интервью, просто чтобы позлить этого кретина.
Но нельзя сказать, что его специально не подкармливали готовым материалом для таблоидов. Когда наш клуб начал греметь, все вокруг стало меняться с огромной скоростью. Доселе малозаметные жены и подруги превратились в WaGs практически за одну ночь и начали привозить своих мужей на тренировки в новеньких внедорожниках, надеясь, что их снимет какой-нибудь случайный фотограф. Одна из таких особ даже додумалась спросить у моей второй половины, будет ли уместным называть ее Королевой WaGs (я сейчас говорю серьезно). Я недавно видел ту девушку на Челтенхэмском фестивале, и несмотря на то, что она тоже заметила меня, она не улыбнулась, не помахала рукой и ничего не сказала. Точно так же и я забыл ее настоящее имя.
Мы ощутили влияние успеха на наши жизни практически незамедлительно. Когда мы покидали тренировочный центр, нас уже поджидали полицейские машины, и я думаю, что абсолютно каждого игрока хотя бы раз останавливали за всякие мелкие нарушения, начиная от неработающего стоп-сигнала до разговоров по мобильному во время езды. По дороге домой за мной регулярно следил полицейский автомобиль, вероятно надеясь, что я где-то совершу правонарушение. Это было безумное время, и разумеется, все эти истории всплыли в прессе.
Играть в футбол в английской Премьер-лиге – значит осуществить мечту детства, но за пределами поля я бы предпочел поменять в своем образе жизни практически все. Агрессия и давление со всех сторон порой слишком сильны, чтобы справиться с ними, а разочарование от того, что ты никогда не можешь сказать то, о чем в действительности думаешь, из страха быть подставленным или того, что твои слова переврут, постоянно преследовало меня. По этой причине я держал в себе все, пока мог, а потом давал одно большое интервью, где высказывался по полной, и вновь отступал, ожидая последствий ядерного взрыва.