Секретный сотрудник

Он тряс головой, чтобы отогнать навязчивый призрак старого перса, и набрасывался на написанные страницы, вычеркивая и заменяя слова, стремясь достичь совершенства, которого, как он сам прекрасно понимал, в этом деле достичь трудно, если вообще возможно.

Так незаметно пролетело это пустое лето. Никаких внешних событий за это время не произошло, все вокруг него как будто затихло и затаилось — не звонили Ариель и Хосе (по слухам, они подрядились водить русские экскурсии где-то за границей, то ли в Америке, то ли в Австралии), исчезли и не появлялись и до этого редко заявлявшие о себе из-за интеллигентской безалаберности члены карасса, только один раз за все время позвонил Шварц и сказал, что у него выставка в Германии, а у кота воспаление мочевого пузыря.

Инга то моталась с делегациями в городе, то уезжала с ними в разные места, а он сидел все лето дома и писал. И постепенно зрело в нем ощущение, что стоит ему закончить свой роман, как обязательно что-то произойдет, что именно — он не знал и не знал, произойдет ли это с ним или так, вообще, что-то изменится в окружающей жизни, но в том, что что-то обязательно изменится, он был почему-то абсолютно уверен.

В это утро Инга опять его оставила — опять увозила куда-то своих иностранцев. Заварив крепкого чаю, он привычно пошел к себе в комнату, где ждал его заранее раскрытый и включенный ноутбук, а рядом лежал очередной ненавистный перевод. Он собрался уже, стиснув зубы и преодолевая тошноту, перевести очередную порцию откровений американских гуру бизнеса — они сами так себя называли без ложной скромности, так сказать. Но только он уселся и открыл перевод, как взгляд его упал на толстую, изрядно уже потрепанную папку, лежащую на столе рядом с компьютером.

Он нежно погладил папку по шершавой обложке:

— Роман… страниц двести будет уже, не меньше, — и вдруг обуяло его тщеславие, и он позвонил Константинову.

— Слышишь, — сказал он, — я тут это… роман пишу.

— А откуда ты знаешь, что это роман? — спросил Константинов.

— Ну как же, — немного растерялся Кузниц, — большой и героев много.

— Это еще ни о чем не говорит, — уверенно заявил Константинов, — вот, скажем, «Капитанская дочка» — и героев много, и не такое уж маленькое произведение, а повесть, как ни верти.

— Пускай будет повесть, какое это имеет значение?!

— Не скажи, — назидательным тоном произнес Константинов, — точно определить жанр очень важно, — и спросил: — А у тебя эпический элемент присутствует?

— Не знаю, — ответил Кузниц, — а надо?

— Обязательно! — Константинов был по-прежнему категоричен. — Какой же это роман без эпического элемента?!

— Не знаю, — повторил Кузниц и замолчал, окончательно сбитый с толку.

— Чтение надо устроить, вот что, — сказал Константинов, — соберемся у меня и жанр заодно определим. Ты как?

— Так я же для этого и звоню.

— Так бы сразу и сказал, — оживился Константинов, — а то: роман пишу… Водки надо будет купить и закуски кое-какой для оживления дискуссии. Давай посчитаем, сколько народу будет.

На предмет закупок договорились встретиться около большого супермаркета у центрального вокзала. Кузниц попробовал было протестовать, говоря, что все можно купить и возле дома Константинова, но Константинов отказался наотрез.

— Только возле вокзала все свежее и выбор больше, — пояснил он, и Кузниц больше не спорил, сраженный наповал этим аргументом.

В магазине Константинов тоже руководствовался собственным особым подходом к выбору продуктов:

— Эта на меня не смотрит, — отвергал он, к примеру, колбасу, предложенную Кузницем и казавшуюся ему вполне подходящей, — а вот эта совсем другое дело — смотрит и улыбается.

Благодаря методу Константинова роль Кузница свелась в конце концов к тому, чтобы возить за ним тележку с продуктами. Сначала людей в магазине было мало, но потом как-то сразу стало очень много — не протолкнуться.

«Видимо, электричка подошла или, наоборот, скоро должна будет отправиться и люди продуктами запасаются», — думал Кузниц, проталкиваясь со своей тележкой и стараясь не потерять из виду Константинова.

Потом людей вокруг стало как будто еще больше — он едва двигался в толпе и Константинова уже нигде не было видно. Сначала он забеспокоился, а потом решил не суетиться — они почти все уже выбрали и деньги были все равно у него.

«Встретимся возле касс, в крайнем случае», — думал он, толкая тележку, рассеянно прислушиваясь к разговорам и немного удивляясь, что говорить вокруг стали на каком-то языке, который казался ему похожим на турецкий.

«Азербайджанцы, наверное, приехали, какой-нибудь южный поезд пришел», — сделал он для себя вывод, потому что знал, что азербайджанский и турецкий — это, в сущности, наречия одного языка.

Так он и плелся в этой турецко-азербайджанской толпе со своей неповоротливой тележкой, проклиная непостижимую привязанность Константинова к вокзальному супермаркету и глазея от нечего делать на выставленные товары, которые тоже почему-то почти все оказывались турецкими, хотя ничего особенно удивительного в этом тоже не было — в городе было полно турецких товаров.