Секретный сотрудник

Встречавшие их израильтяне — живчик-майор и мрачный лейтенант из Шин Бэт[81] — чуть ли не бегом потащили их в переулок, запихнули в стоявший там внушительный «хаммер» и скоро они уже мчались под вой сирены по пустым улицам.

— Надо бырзо,[82] — сказал один из встречавших, болгарский еврей Абба Гольцман — вертлявый брюнет с мятыми майорскими погонами, и продолжил на иврите, обращаясь к своему товарищу — мрачному, как и положено переводчику, лейтенанту Леве, фамилию его Кузниц не разобрал.

Толстый лейтенант Лева внимательно выслушал длинную тираду своего начальника, в которой часто повторялось слово «Ерушалаим», и флегматично промямлил:

— За касками заедем — простреливается дорога на Иерусалим, — после чего замолчал и молчал потом почти всю дорогу.

Заезжали куда-то за касками, которые принес шофер и которые оказались всем велики, кроме Кузница. Ему каска оказалась мала, и после нескольких безуспешных попыток ее надеть под насмешливыми взглядами всей компании он положил ее на колени и стал смотреть в маленькое окно джипа.

Война чувствовалась везде — на перекрестках улиц стояли зенитные комплексы, окруженные баррикадами из мешков с песком, а когда выехали за город, то на дороге встречались одни военные машины, и очень часто, с промежутком буквально в несколько километров, их останавливали на блок-постах.

Ехали они «бырзо» в точном соответствии с указаниями живчика-майора, который оставил почти безуспешные попытки общения с ними через немногословного переводчика Леву и переключился на водителя, обращая к нему длинные эмоциональные тирады на иврите, сопровождаемые настолько бурной жестикуляцией, что один раз у майора слетела нахлобученная на лоб каска.

За каждой тирадой следовала реакция водителя — он то включал на полную мощь сирену, с воем обгоняя колонну машин, то совсем выключал ее и джип еле плелся в хвосте колонны. Смысл этих действий оставался для Кузница неясным, и он так и остался бы в неведении, если бы до объяснения не снизошел Лева.

— Мы должны быть в Иерусалиме в точное время, — сказал он, — не раньше и не позже, — и до самого Иерусалима не произнес больше ни слова.

Они въехали в Иерусалим с запада, со стороны холмов, поросших оливами со скрюченными, бугристыми стволами и стройными растрепанными пиниями. Когда дорога поднялась на очередной холм, водитель, повинуясь многословному приказу майора, остановил джип, майор обернулся на сиденье и произнес что-то на иврите, явно обращаясь к Кузницу и его товарищам.

— What is it?[83] — спросил Кузниц.

Очнулся Лева и перевел:

— Мы здесь вас оставим. За вами должны приехать.

— Кто? — спросил Хосе.

Лева перевел вопрос майору, и тот выдал очередную длинную фразу.

— Мы не знаем, — внимательно выслушав начальство, сказал Лева.

— Тебе бы это… в Спарте или где там жить — лаконичный ты наш, — возмутился Ариель. — Кто за нами приедет? Как мы его узнаем?

— Они сами вас найдут, — ответил Лева, не консультируясь на этот раз с начальством.

Хосе возмущенно хмыкнул, снял свою каску и, вручив ее Леве, не прощаясь, выпрыгнул из «хаммера». Ариель, выругавшись себе под нос, последовал за ним. Кузниц положил каску на сиденье и сказал:

— Что ж, до свидания.

Майор козырнул, а Лева неожиданно протянул ему руку:

— Удачи!

— И вам, — Кузниц пожал протянутую руку и спрыгнул на землю.

Как только он захлопнул за собой дверцу, «хаммер» с ревом рванул с места и скрылся за поворотом.

Они стали на обочине шоссе — на противоположной стороне была скальная стенка, а с их края — крутой обрыв, отгороженный хлипкими бетонными столбиками. Под обрывом в утренней дымке на открытой в сторону Мертвого моря плоской и пустынной долине лежал Иерусалим.

— Ты что-нибудь знаешь? — спросил Хосе Кузница, когда они, как по команде, одновременно закурили. — Это же явно твоего Абдула штучки.

— Не знаю я ничего, — возмутился Кузниц и добавил, помолчав, — но тоже думаю, что тут без IAO не обошлось.

— И что будем делать? — спросил Ариель.

— Ждать, — сказал Кузниц и подошел к краю обрыва.

Он бывал уже в Иерусалиме — и тогда, в первый раз, и сейчас, когда увидел он этот город снова, испытывал он странное чувство, которое был не в силах ни назвать, ни описать. Перед ним было беспорядочное скопление некрасивых и невысоких желтых и серых домов, из которого торчал аляповатый золоченый купол мечети Аль-Акса и тоже в беспорядке были разбросаны церкви и несколько высотных зданий. И не было в этом скоплении ничего особенно живописного или поражающего взгляд, но этот город как будто говорил путнику: «Смотри! Я один такой на Земле, другого такого места на ней нет и быть не может». И путник смотрел и не мог оторвать взгляда.

Казалось, необъяснимые чары Иерусалима подействовали даже на Ариеля — он молча курил, смотрел на лежащий внизу под обрывом город и вид у него был задумчивый и, как показалось Кузницу, немного растерянный. Молчал и Хосе — потомок конквистадоров. Он постоял над обрывом, нахмурив брови, потом выбросил сигарету и сказал Кузницу:

— Странный город. Ты ведь бывал здесь уже, в чем тут дело?

Кузниц сделал вид, будто не понимает, и спросил: