Секретов не будет

— Как сказать… — ответила она, кутаясь в свой серый больничный халат с малиновыми отворотами. — Дома-то я одна, а здесь нас вон сколько. И у каждой свое. Вот у окна лежит молодая женщина. Видите? Муж напился, ударил ее табуреткой по спине, повредил позвоночник. И — что вы думаете? — она ему все простила. Любит. Каждый день ждет, что он ее навестит. А бабушка рядом с нею пострадала совсем глупо. Шла себе по улице, а какой-то пятилетний шалун, оставленный без присмотра, разыгрался и выбросил в окно утюг. Представляете? Утюг ухнул с третьего этажа и раздробил ей ключицу. Да, послушайте: ее сын тоже пропал без вести. Но у бабушки есть знакомый, гадает по святой книге. И книга сказала, что ее сын вовсе не погиб, а живет в Бразилии, скоро напишет письмо! Может быть, и мой Витюша тоже где-нибудь скитается на чужбине. Я взяла адрес и, как только станет получше, обязательно пойду к тому человеку…

Кастелянша наконец появилась, но долго не могла найти вещи. Словом, когда я вывел Марию Федоровну на улицу, был уже полдень. Яркое солнце перебирало искорки снежинок, застрявших на тонких ветках молодых сосен. Начиналась оттепель. В лужицах талого снега отражалась синева неба. Перед больничными окнами суетились голуби.

От свежего, пьянящего воздуха у Марии Федоровны закружилась голова. Костыли чуть не выпали из ее ослабевших рук, но я вовремя поддержал больную за плечи. Дело осложнялось тем, что я не увидел ни Владика, ни такси. Я хотел было тащить Марию Федоровну обратно в подъезд, но тут подъехал Владик уже на второй машине, которую бегал искать к метро. А первый таксист заявил, что ему вовсе не интересно получать за простой, и, поскандалив с Владиком, уехал.

В машине сильно пахло бензином, Марии Федоровне стало дурно, но мы кое-как доехали. Пришлось нести ее на руках до четвертого этажа, потому что лифт, как назло, не работал.

С утра дворничиха тетя Тамара вымыла пол, стряхнула коврик, стерла пыль, и комната Марии Федоровны, как и прежде, выглядела чистой и приветливой.

— Боже, а я-то думала, что у меня запустение! — воскликнула Мария Федоровна, переступив порог.

Мы усадили ее на диван, подложили подушку под больную ногу, накрыли пледом. Владик пододвинул поближе к дивану телефонную тумбочку.

— Если что-нибудь будет нужно, непременно звоните мне или Ивану. Сейчас придет тетя Тамара и вас покормит. Обед у нее готов.

— Спасибо, дорогие мальчики, за все. И за тот заказ, что мне принесли в праздники из «Гастронома», я вас не успела тогда поблагодарить, — сказала Мария Федоровна. — Только не оставляйте меня сейчас одну, побудьте хоть полчасика. Знаю, вы намаялись со мной весь день, устали. Но не уходите так сразу!

Маленькая комната Марии Федоровны с одним закругляющимся кверху окном была знакома нам со школьной поры, да и обстановка была все та же. У окна ученический стол, на котором Виктор готовил уроки, рядом этажерка, низенький платяной шкаф, четыре гнутых венских стула. У входной двери на вешалке висела кепка Виктора с непомерно большим, некогда модным козырьком. Мария Федоровна ничего не трогала в комнате, даже самодельную таблицу неоконченного футбольного первенства сорок первого года, словно боялась, что сын, вернувшись после тридцатилетнего отсутствия, вдруг не узнает родного гнезда.

— Возьмите с полки альбом, вон тот, — показала Мария Федоровна. — Там вы увидите свое детство.

Альбом был большой и тяжелый, еще дореволюционной работы: кожаный переплет, медная застежка, толстые картонные страницы. Сначала пошли прекрасно исполненные и хорошо сохранившиеся фотографии Витькиных предков: бородачи в высоких накрахмаленных воротниках, женщины в высоких шляпах с перьями и в строгих платьях; семейные снимки, где в три ряда чинно восседают деды, сыновья и внуки. Но вот, перелистнув несколько страниц, я увидел знакомые лица. Мы втроем — я, Владик и Виктор — летим на диковинном самолете, похожем на пирожок, с крыльями, но без хвостового оперения. Под нами море, посреди которого виден остров с извергающимся вулканом… Я вспомнил: мы фотографировались на Зацепском рынке у чудо-мастера, просунув головы в отверстия, сделанные в сказочно-ошеломляющей декорации.

— А я и не думал, что мы снимались! — воскликнул Владик. — Красотища-то какая! У меня такой нет. Надо будет как-нибудь взять да попробовать переснять.

Мария Федоровна так умоляюще посмотрела на Владика, что стало ясно: ни одна Витина вещь дальше порога быть вынесена из комнаты не может.

Я открыл другую альбомную страницу и увидел портрет девушки с тонкими губами, пушистыми ресницами и с косичками, откинутыми на грудь.

— Матильда все пишет? — спросил я, закрывая альбом.

— Пишет, — вздохнула Мария Федоровна. — Она столько лет ждала Витю… Живет теперь в Ашхабаде, стала доктором наук, недавно выдала замуж вторую дочку.