Читаем Секреты Достоевского. Чтение против течения полностью

Такова версия событий, которую Марфа Петровна сообщила Пульхерии Александровне, а последняя, в свою очередь, – Раскольникову. Дуня между тем хранит молчание: «Она даже мне не написала обо всем, чтобы не расстроить меня, а мы часто пересылались вестями…» [Достоевский 19726:29]. Все то время, пока длился скандал, судьба Дуни находилась в могущественных руках Марфы Петровны и зависела от ее слов. Достоевский выражает эту идею так тонко, что ее легко упустить – поскольку мы так и не встретимся с женой Свидригайлова. Сначала Марфа Петровна распространяет слухи о позоре Дуни; затем, получив доказательства честности девушки, она «вполне убедилась в невинности Дунечкиной и <…> отправилась по всем домам в городе и <…> восстановила ее невинность и благородство ее чувств и поведения». Марфа Петровна использует языковые средства: сначала клевету, а затем снятие обвинений, которое мы могли бы назвать «расклеветанием». Ее власть всеобъемлюща и включает экономический, социальный и сексуальный аспекты с дразнящим привкусом едва ли не Божественных способностей («восстановила ее невинность»). Рассказ Пульхерии Александровны проводит читателя через пугающий частокол из слов «все», заканчивающийся фразой: «Всему этому причиной была Марфа Петровна»

[Достоевский 19726: 29] (курсив мой. – К.
А.). Что имеется в виду под словами «всему этому»?

Помолвка гарантирует, что Дуня останется во власти Марфы Петровны в силу ее родства с Лужиным, которого часто не замечают. Взаимоотношения между Марфой Петровной и Лужиным обнаруживают себя во множестве мелких деталей, включая ситуационную рифму между путешествием матери и дочери Раскольниковых в Петербург третьим классом и возвращением Дуни домой от Марфы Петровны под дождем. Как Лужин, так и Марфа Петровна считают себя вправе обличать других – об этом читателю не помешает вспомнить дальше по ходу действия, когда Лужин попытается оклеветать Соню Мармеладову. И Лужин, и Марфа Петровна занимают видное положение в обществе, пользуются всеобщим уважением, оба они богаты. Их действия ведут к изгнанию невиновных. Оба они находят себе спутника жизни, запятнанного обвинениями в бесчестии. Кроме того, Марфа Петровна и Лужин связаны метонимично – сексуальным интересом к Дуне, который испытывают Лужин и Свидригайлов. Если принять во внимание свидетельства о влиятельности Марфы Петровны, которыми изобилует текст, можно даже предположить, что она сама и подстроила все случившееся. Каковы бы ни были оставшиеся в тайне

факты касательно разговора Дуни со Свидригайловым в саду (мы вернемся к этому вопросу ниже), вполне возможно, что Марфе Петровне их разоблачение было выгодно. У нее были веские основания для того, чтобы обесценить значительный личный (не финансовый) капитал Дуни: опозоренная, но красивая девушка – это идеальная жена для бережливого и расчетливого человека вроде Лужина, который, женившись на ней, приобретет остро недостающий ему моральный капитал. Марфе Петровне и Лужину известна правда: Дуня не была запятнана своим общением со Свидригайловым; но никто больше этого не знает. Лужин получает дешевую, красивую и целомудренную жену, которая больше никому не нужна, а она навсегда останется у него в долгу (долги – это вообще специализация Лужина).

Несмотря на важность свидания Дуни и Свидригайлова для романа в целом, оно нигде не изображено напрямую. Вплоть до середины романа знания читателя о нем основаны исключительно на сплетнях заинтересованного и эмоционального третьего лица, профильтрованных через эмоциональное письмо, написанное постфактум другим небеспристрастным лицом. Истина от нас скрыта под множеством наслоений слов. Только когда Свидригайлов приезжает в Петербург, читатель узнает альтернативную версию событий – опять-таки профильтрованную через сознание Раскольникова. Между тем Дуня, для которой «слова еще не дело» [Достоевский 19726: 32], хранит молчание.

Двойничество: Свидригайлов и Раскольников

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука