Боль. Она все еще не отпускает. Спустя несколько недель после смерти Мары, когда я сидела с новорожденным ребенком на руках в кабинете своего психолога, она сказала, что время залечит раны. Думаю, она солгала, потому что зияющая дыра в моей груди никуда не делась. Она до сих пор здесь: открыта и кровоточит оттого, что моя жизнь не соответствует той, которую я представляла, когда выходила замуж за Ноа. И, что бы я ни делала, рана не заживает.
Я закрываю дневник, прижимая его к груди, и рыдаю от ярких воспоминаний. Ноа лежит рядом со мной в нашей постели, спиной ко мне. Не знаю, спит ли он, слышит ли мои рыдания, но, как и в ту ночь, когда Мара оставила нас, он игнорирует меня, а я теряюсь в его удушающем молчании. Я вспоминаю момент после того, как Мара сделала последний вздох, ― то, как Ноа смотрел на стену, как сейчас. Мы были настолько поглощены гневом и обидой из-за того, что она ушла, что на автомате проживали дни после ее смерти, не разговаривая друг с другом. И даже сейчас это невозможно.
Мои глаза горят от сухого воздуха в комнате, поэтому я выключаю потолочный вентилятор. Ложусь, глядя на его лопасти. Я смотрю, как они медленно кружатся, с каждым оборотом двигаясь все медленнее, пока полностью не останавливаются и не наступает тишина.
Я оказалась права.
Пусть в тот день дочь и собрала свой пазл, в нашем же навсегда исчез последний кусочек.
ГЛАВА 21
Келли
С того момента, как Ноа ушел с работы, дни летели незаметно. Мы не пошли на ужин после инцидента с проглоченными патронами. Ноа отправился спать, сказав, что не в настроении. Прошла неделя, и мы почти не видимся с тех пор, как Джейсон устроил его в тот магазин и предоставил ему рабочее место. Теперь Ноа вкалывает по четырнадцать часов в день, и его заваливают новыми клиентами.
Это напоминает мне месяцы после смерти Мары. Ноа делал все возможное, чтобы не находиться дома, и категорически отказывался заходить в ее комнату. Пока он абстрагировался от воспоминаний, я обычно спала в постели Мары с новорожденной Финли, потому что хотела, чтобы она ощущала близость сестры, которую никогда не увидит.
— Где папа? — спрашивает Хейзел, почавкивая своим смузи, когда мы садимся в машину.
Взглянув на сидящую рядом со мной Кейт, я смотрю в зеркало заднего вида.
— На работе, милая. Он вернется домой попозже.
— Но я так и не дождалась его вчера вечером. Он ведь не пропустит мою пьесу?
— Не знаю, — бормочу я, понимая, что Хейзел меня не услышит, а Кейт — да.
Кейт шепчет:
— Он придет?
— Лучше ему сделать это, иначе я лично вытащу его задницу из магазина, — говорю я, выезжая с парковки супермаркета.
Вчера, когда Ноа вернулся домой, мы все уже спали в своих постелях. Я проснулась около трех часов ночи от плача Фин и обнаружила, что муж отнес ее вниз. Дочь спала у него на груди, а Ноа, сидя рядом с увлажнителем воздуха, закрыв глаза, убаюкивал ее. Пару дней назад она простудилась и с тех пор почти не спала. Мое сердце сжалось от увиденного. Это напомнило мне те времена, когда Мара проходила курс химиотерапии. Ее часами мучала рвота, и все это время мы с Ноа были рядом.