Секс после полудня

— Но это не означает, что я не был поглощен самим собой, как любой другой ребенок. Это лишь показывает, что даже тогда у меня был глаз на хорошеньких девочек.

Они оба рассмеялись, и она спросила себя: не так ли Джерри Херн всегда обращался со своими женщинами — пациентками, обезоруживая их всеми своими ослепительными чарами и красивыми словами. Как бы читая ее мысли, он улыбнулся ей так, что успокоил ее, и сказал:

— Не волнуйтесь, вы можете доверять мне.

И хотя эта улыбка была не менее обворожительной, чем все остальное в нем, было тут что-то и еще, и она пыталась определить это нечто. И потом до нее дошло: она заметила, как его улыбка перешла на горящие, пристальные глаза и, казалось, что излучалась из их глубин. Да, Джерри Херн был что надо!

— Итак, насколько я понимаю, — сказал он, — вы вернулись в Ла-Паз спустя около тридцати лет.

— Да. Большой срок.

— Тогда — или вам очень нравилось жить за границей, или вы сильно не любили долину Напа, — он засмеялся.

— Не совсем так. Это было больше дело обстоятельств. Мне немного неловко, что я трачу ваше ценное время.

— Не волнуйтесь. Сегодня тот день, когда обычно у меня нет приема, и поэтому я могу почитать литературу, чтобы быть в курсе того, что появилось нового в медицине. А сейчас, чем я могу быть вам полезен?

— Могу понять ваше желание узнать точно, от чего умерла ваша мать, поскольку действительно предрасположенность к волчанке передается через гены, но я не совсем уверен, что ваше решение выйти замуж или иметь детей должно основываться на этой возможности. Сейчас волчанка еще мало изучена, и я уверен, что вам это говорили врачи, гораздо более опытные в этой области, чем я. Но в конце концов медицина найдет ответы, и если волчанка все-таки проявится в ребенке, которого вы вынашиваете, то к этому времени вполне возможно, что появится средство для ее лечения. Даже сейчас, хотя это заболевание еще недостаточно изучено, оно легче диагностируется, чем раньше, и может обычно контролироваться, если доктор и пациент кропотливо занимаются этим. Они вполне смогут контролировать периоды ремиссии и продлить их до… ну, до конца жизни.

— Господи, надеюсь на это. И надеюсь, что все врачи будут столь же полны энтузиазма и оптимистичны, как вы. Но сейчас у меня есть неотложная проблема, доктор: история болезни моей матери. Я должна знать, от чего умерла моя мать. Есть она у вас?

Она так боялась того, что он скажет «нет», что затаила дыхание.

— Есть небольшая сложность, — начал он, и сердце Андрианны екнуло. — Места всегда не хватает, и старые архивы моего отца сейчас находятся в хранилище, поэтому, чтобы найти их, придется покопаться.

Андрианна так обрадовалась, что громко рассмеялась.

— Благодарю тебя, Господи. Я думала, вы скажете, что они утеряны.

Он тоже рассмеялся.

— Вряд ли. Старые медицинские архивы — это медицинская история, а исследование всегда было моей страстью. Какое может быть исследование без истории? Я хочу прямо сейчас послать своего помощника в хранилище, чтобы она начала копаться, а тем временем позвольте мне угостить вас обедом и я смогу рассказать вам все о себе… Что я делаю здесь, в Ла-Пазе, и почему. Это справедливо?

— Более чем. На мой взгляд, это очень выгодная для меня сделка.

Они разговаривали за сочными устрицами и бутылкой местного вина, и поначалу она в основном слушала.

— Я выбрал себе педиатрию и планировал продолжить исследования. Моей мечтой было найти лечение от всех болезней детей, у которых нет еще настоящей системы защиты. Думаю, что я хотел стать большим героем, который спасет их. И поэтому, когда мой отец попросил меня взять его практику, говоря, что в Ла-Пазе было много бедных, действительно обездоленных детей, которые нуждались в докторе-педиатре, я сказал нет. Я был слишком горд, чтобы заниматься рутиной, черновой работой практикующего врача. Мне хотелось поймать более крупную рыбу. Помните, я говорил вам, что все дети эгоцентричны? Так вот, таким был и я, хотя к этому времени мне уже было больше двадцати.

— Но у вас же была благородная цель, — возразила Андрианна.

Его улыбка была горьковато-сладкой.

— Разве? Действительно ли я так хотел заняться наукой, или это было самоудовлетворением? А как насчет моего отца и того, чем я ему обязан? Он был просто один из бедных мексиканских ребят, который стал доктором, несмотря на все ужасные трудности, практически голодая, когда учился в медицинской школе, а потом сделал меня доктором — вручил мне это звание на серебряном блюде, без всяких страданий с моей стороны. Он послал меня учиться в Стэнфорд, и все, чего он хотел в ответ, чтобы я приехал сюда и работал вместе с ним в его практике, и он не просто осуществлял свою собственную мечту, а знал: я был нужен здесь! А я отказался, вероятно, разбив его сердце, не говоря уже о том, что я даже не унаследовал от него имя, имевшее такую высокую репутацию. Вот видите, к тому времени Джеральдо Фернандез-младший стал Джерри Херном.