Секс, трава, виагра

Иду в ванную. Пока наливается вода, бреюсь. Тщательно. Повторяю про себя, как молитву: мне всё похер, я сделан из мяса. В зеркале знакомое лицо с усталыми глазами. Подмигиваю ему. Ничего, брат, прорвёмся. Не первый раз нас предают. Переживём.

После ванной завтрак. Яйцо, творог. После завтрака закидываю в рот таблетки. Мультивитамины, магний, что-то для иммунитета.

Глажу рубашку. Я сделан из мяса. Я мужчина. Я стойкий оловянный солдатик.

Глажу джинсы. Потом носки. Времени много, надо его чем-то занять. Если останавливаюсь, тут же в голову лезет она. Моя сука. Моя сученька.

Нет. Я спал целых два часа сегодня, и я полон сил. Не думать о ней. Нет. Только о хорошем.

Спускаюсь в гараж. Выезжаю из дома. Светит солнце. Уже жарко. А что будет днём?

Еду по улице на работу. Включаю магнитолу. Из динамиков звучит «Бумбокс»:

– Белые обои, чёрная посуда…

Твою мать. Утихнувшая под утро боль мгновенно возвращается. В глазах темнеет. Жму на тормоз. Перекрёсток. Красный. Стою. Руки вцепились в руль. Костяшки на пальцах белые. Качнуло так, что хоть припарковывайся на обочине и иди в офис пешком. Сука.

Зелёный. Трогаюсь. Глубоко вдыхаю, выдыхаю. Грудь рвёт на части. Начинаю подпевать, громко, в голос.

Становится легче дышать. Сука. Почему я на ней так сдвинут?! – ору я.

Переключаю на радио. Слушаю новости. Пытаюсь вернуть утреннее настроение. Сука. Сучка. Ты меня не задавишь. Я сделан из мяса. Ты предала меня. И я это переживу. Сука.

Приезжаю на работу. Работаю. Весь день ношусь с высунутым языком, иногда подпевая прицепившуюся как банный лист песню про двоих в хрущёвке.

В пять вечера иду в спортзал. Надеваю наушники. Ставлю «Ленинград». «Дорожная». Поехали!

Сорок минут на беговой дорожке. То убыстряя, то замедляя темп. Пот течёт рекой. В ушах течёт Шнур.

Потом тяжести. Спина, ноги, трицепсы. Три подхода к снаряду по 15 повторений.

Затем вновь беговая дорожка. Десять минут лёгкого бега. Последней снова ставлю «Дорожную». Всё. Иду в душ с чувством выполненного долга.

Еду домой. Жарко. Голова мокрая, забыл посушить. Зато пустая.

Дома готовлю ужин. Ем. Смотрю новости. В мире всё плохо: конфликты, пожары, катастрофы.

Плевать. Мне на всё плевать. Я сделан из мяса.

Включаю комп. Проверяю почту. Тут же отвечаю на письма. Всякий мусор летит в спам. Понимаю, что ждал от неё письма. Но письма нет и не будет. И я это знаю. Но всё равно надеюсь. Что напишет, что вернётся.

Придурок. Идиот. Не будет ничего. Потому что она сука. Она использовала меня, вытерла об меня ноги, перешагнула и пошла дальше. За следующим, о кого можно вытереть свои красивые ноги.

– Сука, – шепчу я, – я люблю тебя, сучка. Оставь меня. Не мучай больше.

Ставлю чайник. Щёлкаю по каналам. В мире всё так же по-прежнему плохо. Даже ещё хуже, чем было утром. Упал самолёт, все погибли.

Пью чай. Смотрю телевизор.

Темнеет. С робкой надеждой на сон ложусь в кровать.

Тело устало. Тело просит отдыха. Голова гудит. Хочется спать. Но сон не идёт. Как обычно.

Делаю вдох. Медленный выдох. Вдох, выдох.

Я сделан из мяса. Мне хорошо. Я спокоен. Я не думаю о ней. Нет. Не думать о ней. Я оловянный солдатик. Я мужчина. Мне плевать на неё. Не думать. Не сметь думать об этой суке. Не сметь. Я сделан из мяса. Мне всё равно, с кем она. Мне всё равно, что с ней.

Закрываю глаза. Жарко.

Лежу под тонкой простынёй. Сердце болит. Ноет.

Где там мои любимые верблюды? Спасайте меня.

Медленно мимо меня проходит первый верблюд. Что-то задумчиво жуёт. Смотрит равнодушно.

– Первый верблюд, – мысленно начинаю считать я. – Второй верблюд. Третий верблюд…

Мне снится, что я сижу на табуретке посредине пустыни. И мимо меня проходит караван верблюдов. Жарко. Ветер бросает в глаза горсти песка. А я сижу и смотрю на караван. Считаю усталых животных. И всматриваюсь, всматриваюсь, стараясь увидеть на одном из них знакомую фигуру…

Серёжки

Она была учительницей. Нет, не так. Она была преподавателем по классу фортепиано. В детской школе искусств на Ленинском. 29 лет, небольшого роста, с огромными доверчивыми карими глазами и пухлыми губами. И со стильными очками на курносом носике, как и положено училке. Жила она неподалёку от школы, в двушке, вместе с дочкой и мамой.

Всё это Айдар узнал от приятелей на свадьбе одного своего земляка, куда он был приглашён. Приглашена была и Катя, со стороны невесты.

Папа у Айдара был русский, мама казашка. Поэтому сын родился красивым и здоровым, как обычно бывает в смешанных браках. Было ему уже за тридцать. Он крепко стоял на ногах. Имел небольшой, но постоянный бизнес. Подержанный Лексус. Квартиру в центре – трёшку. И отсутствие хозяйки в этой самой квартире.

А тут Катя. Красивая, беззащитная, доверчивая. Держится особняком. Пьёт только мартини. Маленькими глотками, как птичка.

Айдар кружил-кружил над этой птичкой, пока не набрался храбрости. Подошёл, познакомился.

– Ты Брамса уважаешь? – спросил прямо и на ты.

– Да, – улыбнулась Катя, – он мне нравится. Но больше Моцарта люблю.