Сексуальная жизнь Катрин М.

Повествование растаскивает тело на части, удовлетворяя потребность овеществления и инструментализации получившихся таким образом кусков. Знаменитая сцена в годаровском «Презрении», в которой Пикколи перемывает по словечкам тело Бардо, на мой взгляд, является прекрасной проекцией такого виртуального челнока, неустанно снующего между образом и словом, где последнее неустанно направляет и пришпоривает сознание, заставляя его фокусировать все имеющееся в наличии внимание на части тела. В процессе совокупления трахающиеся часто восклицают «Смотри!», и они совершенно правы, потому что посмотреть действительно есть на что, особенно же интересны — и доступны — крупные планы. Однако иногда, для того чтобы заприметить главное и для того чтобы смотреть и видеть,

необходим отступ, дистанция — в точности так же, как это происходит в музейных залах. Я, например, очень люблю во время процесса сбрасывания одежд наблюдать — издалека — за членом, этим предвестником многих сладостных утех. По теории школы Гестальта он кажется мне огромным, по сравнению с телом, к которому принадлежит, хрупким и деликатным — иногда комичным — в своей полунаготе, неуклюже и ненужно помещенным зачем-то посреди слишком просторной для него комнаты, — и уж точно значительно больших размеров, чем если бы он находился у меня прямо перед носом. Мне также очень нравится в самый разгар веселья без предупреждения высвободиться, встать, сделать несколько шагов, повернуться спиной и, на расстоянии примерно двух метров, изо всех сил раздвинуть ягодицы руками, открыть взору в створе охристый кратер ануса и алую лощину влагалища и сказать, трансформируя приглашение в приказание — так говорят «Вы

должны

отведать этих фруктов»: «Посмотри на мою задницу». А так как сложно придумать лучший способ разукрасить статику, чем придать ей немного динамики, я легонько встряхиваю плоть ягодиц. Показывать задницу и смотреть на лицо. Не много наберется на свете ощущений, могущих сравниться по интенсивности с удовольствием, образующимся между этими двумя полюсами. Ванная комната — идеальное место: раковина представляет собой образцовую опору, позволяющую амортизировать толчки и удары, сотрясающие заднюю оконечность тела, а в расположенном прямо над раковиной и ярко освещенном безжалостным светом зеркале я время от времени замечаю отражение собственного лица, которое, в отличие от исключительно сконцентрированной и собранной задницы, полностью дезинтегрируется. Впалые щеки по бокам разверстого рта наводят на мысль о механических игрушках, у которых внезапно кончился завод или прекратил действие элемент питания. Можно было бы подумать, что передо мной — лицо трупа, если бы не взгляд, изредка попадающий в поле зрения и ужасающий своей невыносимой безвольной дряблостью. Я пытаюсь укрыть его — укрыться от него, — прикрывая веки, и в то же время, повинуясь непреодолимому желанию, я ищу его вновь и вновь. Это мой якорь, мне нужно поймать его отражение, чтобы понять — я кончаю. Это сливная труба, по которой устремляется в никуда все мое существо: я не узнаю саму себя в состоянии подобного распада, и, более того, со стыдом, я отказываюсь признавать, что это я, отвергая малейшую возможность такого развития событий. Таким образом, удовольствие балансирует на тонкой грани и, точно так же как минус, помноженный на минус, производит плюс, является результатом не затухания сознания и отпадения от самой себя, как нередко говорят, но сочленения такого обморочного состояния, отраженного в зеркале, и ужаса, который оно вызывает в пробудившемся на краткое мгновение и взглянувшем в зеркало сознании. Бывает, что я сама добираюсь до этих вершин сладострастия, задержавшись в ванной комнате. Оперевшись одной рукой на край раковины, я мастурбирую второй и уголком глаза внимательно наблюдаю за собственным отражением. Один порнографический фильм произвел на меня неизгладимое впечатление. Мужчина имел ее раком. Камера располагалась прямо напротив ее лица, взятого крупным планом. Время от времени, под действием сотрясавших все тело толчков, ее лицо вплотную приближалось к камере и, как это обычно бывает, когда предметы находятся слишком близко к объективу, деформировалось. Зритель слышал приказания мужчины: «Смотри в камеру! Смотри в камеру!» — и глядел женщине прямо в глаза. Я не помню точно, тянул он или нет ее за волосы, чтобы получше задрать голову, но это вполне возможно. Я неоднократно вдохновлялась этой сценой, сочиняя свои мастурбационные сценарии. В реальности только один мужчина, с которым я с тех пор больше никогда не встречалась, доставил мне редкое по интенсивности удовольствие, воспоминание о котором осталось навсегда запечатленным в моей памяти, — с каждым ударом члена он настойчиво требовал: «Смотри мне в глаза». Я смотрела, твердо зная, что он глядит на то, как разваливается на части мое лицо.

СПОСОБНОСТЬ К АБСОРБЦИИ