Сексуальные преступления как объект криминологии

Другим обстоятельством, учет которого необходим, являются психологические особенности восприятия человека, специфические эволюционные адаптации, придающие нам некоторую специфику. В психологии восприятия существует понятие ключевых стимулов, «врожденных пусковых механизмов»[70], или «врожденных моделей».

[71] Это сигналы коммуникации у особей одного вида, имеющие сигнальные приспособления и пусковые механизмы, которые провоцируют определенные поведенческие механизмы. Соответственно можно искусственно создавать объекты-стимулы, которые будут действовать сильнее обычных. В результате появляются визуальные стимулы с нарочито детскими чертами. Их прямое назначение – вызывать покровительственное поведение: уход, забота, привязанность, покровительство, опека. Как показали исследования И. Эйбл-Эйбесфельдта, мужчинам нравятся женщины, у которых полноценные вторичные половые признаки сочетаются с признаками «педоморфизма», – большие глаза, небольшой нос, невыраженный подбородок, маленький рот и др.[72]

Соответственно взрослые гетеросексуальные женщины практически бессознательно используют эти визуальные стимулы для запуска ответных реакций, используя косметику, макияж, пластику и др. Иными словами, они приближают себя по внешнему облику к подросткам, таким образом внося еще большую путаницу в возрастные грани. Все эти обстоятельства должны учитываться при определении нормативных границ криминального сексуального поведения в отношении несовершеннолетних.

Садомазохизм — третья составляющая парафильной криминальной триады. Свое название она получила от двух фамилий: маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада и Леопольда фон Зохера-Мазоха, известных в истории своими скандальными для своего времени произведениями, в которых впервые описывались данные формы сексуального поведения. Сосуществование этих реципрокных форм парафильного поведения стало «трюизмом, избитым местом клинических и психоаналитических интерпретаций».

[73] Хотя их неразрывность в целом не всегда является безусловной, Жиль Делез назвал такую форму сексуального поведения «семиотическим монстром», подразумевая, в первую очередь, трудность лингвистической экспликации и возможности анализа.

В англоязычной литературе такое поведение обозначается аббревиатурой BDSM и, соответственно, рассматривается как состоящее из трех компонентов: BD – от англ, bondage – связывание, discipline – дисциплина; DS – domination – доминирование, submission – подчинение; SM – sadism – садизм, masochism – мазохизм. Соответственно BD и SM отражают формы сексуального поведения; DS – ролевую структуру, но обмен ролями как таковыми отсутствует в процессе реализации поведения и может принимать только форму переключения (switch).

Такое поведение с позиции лиц, его практикующих, во-первых, носит консенсусный, договорной характер и, во-вторых, не является насильственным. Если под насилием понимать моральное (психическое) или физическое принуждение (подавление), направленное против воли, желания и мнения другого. Договорной и ненасильственный характер садомазохистских форм сексуального поведения предполагает их добровольность, безопасность и разумность, т. е. обоюдное желание такого поведения, сведения риска возможных повреждений к минимуму и ответственность, сходство взглядов партнеров на сексуальные взаимоотношения и их последствия.

В уголовном праве и криминологии понятие садизма очень часто отождествляется с особой жестокостью, хотя эти понятия целесообразнее дифференцировать. Особая жестокость – квалифицирующий признак состава преступления. В то же время садомазохизм есть реципрокная форма сексуального поведения. Преступления с особой жестокостью не всегда совершаются по сексуальным мотивам и, соответственно, не относятся к криминальному сексуальному поведению. Связанность садизма и жестокости не ведет к пониманию конкретных механизмов девиантного и криминального поведения. «Садисту, в отличие от жестокого человека, не зло приносит наслаждение, но наслаждение кажется зловредным».[74] Таким образом, садомазохизм может быть отнесен к криминальным формам поведения только как «преступление против морали». С. Жижек как раз сравнивает И. Канта как одного из основоположников морального императива с маркизом де Садом.[75] Для Канта любое желание контролируемо, в особенности если оно противоречит инстинкту самосохранения. Сад описывает удовлетворение желаний вопреки опасности, вне «эгоистичности», «по ту сторону принципа удовольствия», а, соответственно, по Канту, такие действия являются этическими. При этом следует отметить, что сам де Сад негативно относился к любым формам насилия, в том числе институциализованному, и резко выступал против террора во времена французской революции.