Секта-2

Они въехали в деревню около шести часов вечера, когда на смену изнуряющей жаре пришла приятная прохлада, насыщенная запахом травы и полевых цветов. Северный ветер выдул остатки зноя и теперь закручивал на двух пыльных улицах Затихи крохотные смерчи, хлопал форточками, уцелевшими в полусгнивших рамах брошенных домов. Над запустением и жутью ветхих жилищ нависал огромный, выстроенный без особого вкуса дом из красного кирпича, обнесенный высоченным забором. Из трубы его уютно вился белый дымок, а на лавочке возле калитки сидел старик Горшков. Ноги его были обуты в валенки. Он прислонил ладонь ко лбу на манер козырька и, слегка прищурившись, наблюдал за приближавшимся автомобилем. Стоило Насте остановиться, как Горшков вскочил и резво открыл ей дверцу, предложил руку:

– Ну наконец-то! А я уж в чайнике заварку три раза менял, чтобы свежая была. Все жду вас, жду, а вы все не едете. Случилось что-то по дороге? – участливо спросил он у Романа, разглядывая следы муравьиной атаки.

– Здравствуйте. – Роман, отдуваясь больше от смущения, вылез и подал старику руку, но тот словно и не заметил дружелюбного жеста.

– Да вот случилось. – Настя была рада Горшкову, словно старому доброму знакомому. – Рома нечаянно в лес из ружья выстрелил, а на него муравьи напали, я их еле отогнала.

– Понятно, понятно. – Горшков часто-часто закивал. – Этого они не любят, когда по ним из ружья. Что с них взять? Одно слово – тварь Божья. Сплошные инстинкты, и больше ничего.

– Знаете, мне показалось, что какие-то они совсем не Божьи, – несмело возразила Настя. – Я их святой водой отогнала.

Горшков, словно не расслышав ее слов, поманил за собой. Весь двор был усыпан облетевшими осенними листьями, похожими на разноцветный ковер.

– Раньше здесь один песок был и камни. Надоело. Вот решил листвы для разнообразия добавить. А что? По-моему, красиво вышло, – похвалился старик.

– А с каких деревьев эти листья-то? – повертев головой по сторонам, спросил Рома. – Что-то не видно деревьев, да и до осени далеко.

– Если захотеть, можно и осень приблизить, – загадочно ответил Горшков и пригласил их в дом, откуда доносился вкусный запах домашней выпечки и мурлыкал джаз.

* * *

Чаепитие было в самом разгаре, Настя с Горшковым обменивались какими-то банальностями, Рома же вообще предпочитал молчать. Все трое словно выжидали чего-то, а за окном тем временем сгустились сумерки. Вообще темнело здесь совсем не так, как должно темнеть в средней полосе, а по-морскому быстро. Разговоры за столом стихли: Горшков по-старомодному дул на блюдце, Настя, разомлевшая после чая, обмахивалась салфеткой. И тут Рома, сам от себя не ожидая, брякнул:

– А вы, собственно, кто такой? То, что вы Настин знакомый, я давно понял, это несложно. А сами-то вы кто? По сути своей, так сказать? Осень приближаете, живете в таком месте, где муравьи на людей кидаются…

– Сынок, – участливо обратился к Роме старик. – А сам-то ты кто? Сто к одному, что ты этого не знаешь.

Рома сразу оборзел:

– Вы мне зубы-то не заговаривайте бреднями вашими. Вы какой-то шаман навроде Чумака или этой… Как ее? Джуны! За бабки лечите-калечите, а здесь у вас вроде дачи? Так, что ли? Что значит «кто я такой»? Романом меня зовут, а в подробности своей биографии я вас посвящать не намерен. Извините, что я так резко, просто мне ваш вопрос и утверждение, что я не знаю, кто я такой, пришлись, мягко говоря, не по душе.

– Ну а если я тебе докажу, что ты все-таки не знаешь, кто ты такой на самом деле? – Глаза старика гипнотически лучились, Рома хотел было вскипеть вновь, но, не в силах оторваться от этого взгляда, согласно кивнул.

Настя (точно только и ожидала этого) с готовностью встала из-за стола, Горшков пригласил всех следовать за собой. Вновь двор, засыпанный листьями, сухо поскрипывающими, когда нога ступала на них, калитка, короткая дорога к мертвой деревне. Горшков, словно сверяясь со своим внутренним компасом, остановился посреди улицы, повертел головой, увидел нужную избу, сказал «нам туда», указав для верности пальцем.

Настя вцепилась в Ромин локоть – не оторвать. Сквозь рубашку он чувствовал холод ее руки. Ему и самому с каждым шагом становилось все более жутко, и в то же время внутреннее упрямство толкало вперед: «Да не может там быть ничего такого! Все это похоже на карнавал!»

Отворив ветхую дверь, чудом еще державшуюся на петлях, Горшков первым шагнул в темноту. Спустя мгновение раздался его недовольный голос:

– Вот же черт меня побери! Я дома забыл фонарик, а без него тут делать нечего. Кто-нибудь из вас курит? Есть зажигалка?

– У меня есть свечи. – Настя достала из своей сумки связку церковных свечей. – Это из церкви, – добавила она.

– Да хоть из преисподней, – ответил Горшков. – Огонь есть?