Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

«Государь представлял собою своеобразный тип. Его характер был соткан из противоположностей. Рядом с каждым положительным качеством у него как-то уживалось и совершенно обратное — отрицательное. Так, он был мягкий, добрый и незлобивый, но все знали, что он никогда не забывает нанесенной ему обиды. Он быстро привязывался к людям, но так же быстро и отворачивался от них. В одних случаях он проявлял трогательную доверчивость и откровенность, в других — удивлял своею скрытностью, подозрительностью и осторожностью. Он безгранично любил Родину, умер бы за нее, если бы увидел в этом необходимость, и в то же время как будто уж слишком дорожил он своим покоем, своими привычками, своим здоровьем и для охранения всего этого, может быть не замечая того, жертвовал интересами государства»

[57].

Но не раздвоение же личности у него было! Да и нет здесь ничего парадоксального. Мало кто из нас не встречал в своей жизни такого человека: глубокий интроверт, одновременно добрый, самолюбивый и злопамятный, не считающий нужным объяснять свои поступки: мол, поймите меня сами.

Гениальностью государь, мягко говоря, не блистал. Даже его поклонники — авторы «Материалов, связанных с вопросом канонизации царской семьи», постаравшиеся отыскать все самое хорошее, что только можно о нем сказать, вынуждены это признать:

«Проходя курс особого домашнего образования, Николай никогда не проявлял к занятиям ни рвения, ни любопытства. „Спрашивать по всей строгости“ учителям запрещалось, а сам ученик ни о чем не спрашивал, но скучал безмерно… Политика навевала на него, по его собственному выражению, „спячку“, и в дальнейшем окружающие не могли избежать впечатления, что этот род деятельности стоически им переносится, но глубоко чужд его природным склонностям… Политические вопросы, особенно требовавшие ответственных решений, дисгармонично вторгались в его внутренний мир досадным инородным телом… Среда, в которой он чувствовал себя уверенно, спокойно и благодушно, — прежде всего узкий семейный круг, а также среда военных людей…»

Понимал ли Николай свою малую способность к государственному управлению? Если не неспособность, то хотя бы неготовность понимал. Его двоюродный дядя, великий князь Александр Михайлович вспоминал:

«Каждый в толпе присутствовавших при кончине Aлeксандра III родственников, врачей, придворных и прислуги, собравшихся вокруг его бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в лице Государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть. Никто не понимал этого лучше самого Никки. В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы на его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что он сделался Императором, и это страшное бремя власти давило его.