Секундант одиннадцатого

Тут Алекс уразумел: к закружившей его стихии присовокупился некий «сквозняк», на первый взгляд безобидный, но чей вектор, с учетом обстоятельств дела, угрожающе опасен. В том, что Марина, вразрез правилам разведки, на него запала, он уже не сомневался. А поскольку его стартап с СВР держался на соплях, то любое не просчитываемое потрясение его могло обрушить, хороня слабое звено. Ведь сфера интима – феномен нерациональный, нередко граничащий с одержимостью, а то и безумием. Сумасшествия в его истории с лихвой хватало и без экзальтированной гранд-дамы, ломящейся в жилище подопечного в полуночный час. Стало быть, пока не поздно, придумай что-то…

Алекс медленно встал на ноги, навлекая на себя образ дружелюбия. Постояв так немного, присел подле Марины на корточки. Стал всматриваться в женщину-мечту, транслируя готовность выполнить любой каприз. Та даже не шелохнулась, являя собой буку, разобидевшуюся на весь мир. Хотел было зарядить дежурные слова поддержки и комплименты, когда оные внезапно растворились.

Вдруг ему стало жаль эту шикарнейшую из женщин. Не потому, что сострадание для здравого человека естественно, а оттого, что в нервном срыве Марины он как-то уловил общность их жизненных коллизий. Не была ли Марина таким же заложником обстоятельств, как и он? И, возможно, дело не во влюбленности, а в некоей драме, ей пережитой, прочертившей между ними событийную параллель и оттого взбаламутившей ее травмированный мир. Хотя, весьма похоже, без стрелы Купидона здесь не обошлось…

– Дорогая моя Марина, – жарким полушепотом заговорил он, – даже не представляю, какой дурак отважится хамить обладателю титула «Мисс Россия», по меньшей мере… Да за право посидеть с вами рядом многие на этом свете выложили бы миллион. Кроме того, более интересной собеседницы я не встречал. Вы же героиня романа, за право воплощения которой дрались бы маститые, не чета мне, писатели. И не будь вас, я в этом отстойнике зачах бы давно…

Будто преодолев ступор, Марина медленно перевела взор на шептуна-ценителя женских чар, казалось, в настрое внимать истинам, незнакомым ей прежде. И заплакала, беззвучно и трогательно. Подняв правую руку, погладила щеку сладких речей беллетриста.

Тот на мгновение смешался, но личину воздыхателя не покинул. Вытащил из вазы ажурную салфетку и участливо вытирал слезы на лице будто компаньонки по несчастью. Покончив с профилактикой старения, то ли всматривался в качество процедуры, то ли искал зацепку, куда путь держать. В конце концов, озвучил:

– Я вас такую, разобранную, никуда не отпущу – приземляйтесь на любую кровать. Если буду смущать, скоротаю ночь в кресле, а то и вовсе на полу.

Ответом стал обволакивающий неясных смыслов взгляд и дружеское объятие, признаков интима не содержавшее. Приобняв Алекса, Марина проследовала под его опекой к ближайшей кровати.

Дальнейшее походило на перетаскивание театральных декораций как воплощение некоего художественного экспромта. Режиссировала Марина, предложившая Алексу соединить разделенные тумбочкой кровати в единое пространство. Нет, не плотских утех, а возлежания в полном облачении друг против друга, когда рука подпирает голову. Точно заведенный, он исполнил просьбу, лихорадочно размышляя, в какие дебри эта перепланировка заведет и как скрипы будут восприняты персоналом.

Перебазировался к спаренному лежаку и питейный комплект. Алекс пытался было Марину от выпивки отговорить, помня сколь противопоказан алкоголь при истерике, но натолкнулся на непреклонный взгляд. Чем бы разведчица ни тешилась, лишь бы не плакала…

В такой диспозиции они пообщались часа два. Алекс пробавлялся своими байками, которые Марина на полсюжета обрывала. Казалось, будто нечто уточнить, но в результате сворачивала сказ. Порой она даже перекрывала ладошкой рот рассказчика, но делала это столь неожиданно и импульсивно, что причина не проявлялась. Чистый невроз, потеря фокуса и выпадение из реальности.

Между тем Алекс варьировал тематику, точно психоаналитик выискивает точку психической сборки пациента. Но всё без толку – ни собеседницы, ни слушательницы из Марины не получалось. Ее реакции – речевой сумбур, перемежаемый неуклюжими движениям.

Умное, глупое, сумасбродное сплелись в клубок делирия, который то притормаживал, то бил фонтаном. Пока Алекса не осенило обнять Марину – дабы сообщить тепло своего крепкого, массивного тела. То, в чем ее развинченная, галопирующая душа единственно нуждалась.

Прижавшись, Марина замурлыкала междометиями и обрывками каких-то невероятных фраз. Под тот аккомпанемент они вскоре заснули; последнее, что в памяти Алекса отложилось: «Через пару дней, пройдя медосмотр, ты уедешь в Москву. Обещай, что зашьешься». Но говорилось такое или нет, он убежден не был.

Алекс проснулся от стука в дверь и приглашения на завтрак, озвучиваемого Вольфгангом.

Голова тяжелая, язык сухой, скорей бы минералки. Но это частность, ведь он абсолютно гол, одежда на полу, там же опрокинутая бутылка и не понять, когда и как он разоблачился.