Село милосердия

— Вот видите? — повернулся политрук к Бумагиной, игнорируя рядового Поповьянца. — Дорвался до власти и жмет… Орудия не хочет пропустить. А как же мы на той стороне без пушек-то воевать будем?

— Не дави на психику, политрук! — воскликнул Якунин. — Ты не хуже меня знаешь приказ: сперва раненых пропускать, личный состав…

Неподалеку, вздыбив султаны воды, разорвалось несколько снарядов. Бумагина вздрогнула и подтолкнула Поповьянца вслед за уходящими по мосту повозками. А два лейтенанта, оставшиеся позади, продолжали ругаться. Не так зло, может быть, как вначале, но в полной уверенности, что каждый из них прав.

— Пойми, дурья голова, — убеждал Чулков. — Без зениток воевать никак нельзя. В них наша сила.

— Не имею права! — отбивался Якунин.

— По приказу — не имеешь. А по совести? — не унимался Чулков, все более распаляясь. Особенно злило, что перед ним желторотый пацан. Только из училища вылупился, пороху не нюхал, а командует…

Сам Федор Чулков считал себя ветераном. И законно. В армии он служил с тридцать седьмого года. Начинал на Востоке. Их гарнизон стоял в таежной глухомани. Зимой казармы заносило снегом по самые крыши. Летом одолевал гнус. Осенью неделями «плавали» в промозглом тумане. Впрочем, сибиряку было легче, чем ребятам из средней полосы. У Федора на родине, в Алтайском крае, климат суров. Морозы такие заворачивают, что птицы замерзают на лету. А комары? Величиной чуть не со шмеля, свирепы — спасения нет. Да и другого всякого вредного зверья хватало.

Горечь войны Федор хлебнул еще в зиму сорокового на Карельском перешейке. Потом была передышка. Появилась возможность учиться. Став политруком и получив назначение в Киевский особый военный округ, лейтенант размечтался пожить на Украине, где природа щедра, балует людей теплом и солнцем. И Днепр под боком. Можно в свободное время поплавать, позагорать.

Все, наверное, так и было бы в мирное время, не разразись война. Чулков прибыл в Киев за два дня до ее начала. 22 июня, едва успев получить назначение, он со своей батареей уже отражал налеты фашистской авиации. Беспрерывные «тревоги». Стрельба по целям. Заградительные огни… И так долгих семьдесят суток, вплоть до 18 сентября, когда третья дивизия ПВО, куда входил их дивизион, получила приказ оставить Киев.

— Ложись! — крикнул кто-то истошно.

По пикирующим на мост немецким самолетам с кораблей, стоящих у берега, ударили орудия. Торопливо застучали зенитные пулеметы. Завыли сирены. Послышался нарастающий свист бомб.

— Скорее туда! — схватив Чулкова за руку, бросился Якунин к урезу воды, где были укрытия.

Оба спрыгнули с насыпи, скатились в узкую щель. Чулков, оказавшийся сверху, прикрыл Якунина телом. Вздрогнула от разрывов земля. Засвистели осколки. Несколько минут берег содрогался от бомбовых ударов. Потом наступила тишина, звеняще-пронзительная, как зуммер в наушниках телефона.

— Ну как, цел? — спросил Якунин выглянувшего из щели Чулкова.

— Кто?

— Не кто, а мост, — огрызнулся Якунин.

— А что ему сделается, — засмеялся Чулков, унимая дрожь. — Стоит голубчик, стоит миленький.

Выбравшись из щели, Якунин с сожалением осмотрел перемазанные глиной сапоги и запылившуюся гимнастерку. Неряшливый вид огорчил. Лейтенант еще не успел отрешиться от курсантских привычек. В Саратовском училище, откуда их в связи с началом войны выпустили досрочно и сразу отправили на фронт, с первых дней внушалось: аккуратность и подтянутость — азы воинской дисциплины.

— Смотри-ка, — удивленно сказал Чулков, рассматривая снятую фуражку. — Чуток бы ниже — и амба.

Тулья фуражки была пробита осколком. «А ведь он меня собой заслонил», — с запоздалой благодарностью подумал Якунин и, взглянув на опустевший во время бомбежки мост, неожиданно сказал:

— Слышь, политрук, пока там пехтура очухается, давай-ка жми со своими пушками вперед!

— Ох удружил! — обрадовался Чулков. — Вот спасибо. Тебя звать-то как?

— Миша, — ответил Якунин и покраснел. — Это по дружбе, а правильно будет Михаил Иосифович.

— Ну бывай, Михаил Иосифович, — обнял его Чулков, — Авось еще свидимся. Война — штука долгая… Заводи! — крикнул он поджидавшим его артиллеристам.

На мост медленно вкатились тягачи с зенитками. За ними вновь устремилась пехота. К Якунину подошел немолодой командир. Убедившись, что перед ним начальник переправы, буднично сказал:

— Твоя миссия закончена, лейтенант. Последнее слово за нами.

— А вы, простите, кто?

— Военный инженер третьего ранга Филькенштейн. Ответственный за подрыв моста. Вот документы.

— Уже? — растерялся Якунин.

— Да, лейтенант. Сейчас моряков пропустим и начнем. Немцы близко.

По реке раскатился взрыв. Монитор «Ловчев», стоявший неподалеку от моста, вздрогнул, выбросил упершийся в низкое небо столб черного дыма и стал медленно заваливаться на корму. Еще два взрыва, и бронекатера у берега пошли на дно.

— Что это моряки делают? — не выдержал Якунин. — На чем дальше воевать будут?

Инженер третьего ранга покосился на него, сердито оборвал:

— Зря моряков ругаете, лейтенант. Они свое дело сделали, а корабли… Не отдавать же их врагу?