Сельва не любит чужих

Где-то там, в путанице улиц, среди четырех миллионов проснувшихся, суетящихся, спешащих муравьишек затерялась Эмми, которую он уже никогда не увидит; сейчас она скорее всего уже позвонила этому, Хассану, и сказала «да», и тот, счастливый и гордый великолепной покупкой, уже перезванивает в мечеть, уговаривая муллу поспешить с обрядом, и в космокассы, потому что билеты на Татуангу следует заказывать пораньше, если хочешь улететь сегодня же…

Хромостекло приятно холодило лоб. Но, к сожалению, оно было совершенно непробиваемым, иначе Тони скорее всего поступил бы сейчас так, как подсказывало сердце; Итак, теперь придется жить без Эмми. Без ее голоса, рук, глаз, улыбки. Нужно привыкать. Нужно учиться жить без Эмми. А как это: жить без нее?..

Он вообще-то был логиком, Тони Кастелло, недаром же иные из менее удачливых ровесников едва ли не в глаза именовали его «компом». И, будучи логиком, он понимал, что вина лежит исключительно на нем, и вовсе не важно, что никакой вины, собственно, и нет вовсе… Да, он добился многого, этого не отнять. Добился ишачьим упрямством, воловьей работоспособностью и — не будем скромничать! — тем неуловимым, что именуется талантом. Причем без всяких связей, звонков и протекций. Кому-то, и не просто кому-то, а очень многим, покажется, пожалуй, что к двадцати пяти добраться до такого поста, какой занимает он, да еще не где-нибудь, а в Компании — это верх возможной удачи и верный залог блестящей карьеры. И они будут правы, эти завистливые сукины дети! Вот только тогда, когда карьера уже состоится, и счета разбухнут от кредов, и Татуанга станет поднадоевшей рутиной — тогда рядом с Энтони Дж. Кастелло, завсектором или даже завотделом Компании, все равно не будет единственной женщины, ради которой, если честно, он и готов лезть вверх, и если нужно, то даже по трупам…

Тони представил себе трупы и слабо усмехнулся. Тут он, кажется, перегнул. Какие уж там трупы. Всякое говорится о Компании, но уж кто-кто, а он может засвидетельствовать хотя бы и под присягой: фирма вполне чиста, персонал — люди более чем достойные. И вообще, будь в делах Компании хоть какой-нибудь душок, как любят намекать журналисты, он, Тони Кастелло, не проработал бы здесь ни дня. Ни одной минуты! Единственное, что осталось ему в наследство от рано ушедших родителей, это доброе имя, и ни за какие креды и акции он не согласился бы поставить под удар свою безукоризненную репутацию, разве что этого прямо потребовала бы Эмми.

Солидные, как и вся обстановка головного офиса, антикварные часы мелодично вызвонили «Августина»…

Все. Хватит. Пора приниматься за работу. Нужно взять себя в руки, чего бы это ни стоило. И ни в коем случае не думать о том, что будь он хотя бы заместителем завсектором, то вполне мог бы разрешить себе отпуск на двоих под двумя ласковыми лунами Татуанги. Об этом следует забыть. Навсегда. Вы-черк-нуть! Хотя, конечно, жалованье завсектором позволило бы, кроме отпуска, подарить Эмми то колье из неграненых лампадитов, что так понравилось ей на выставке. И уж, конечно, не стоял бы вопрос о комбиджипе. Тони просто пригнал бы его ей под окно и стоял бы рядом, вертя ключи на пальце; у выродка Хассана, несомненно, есть комбиджип… Кстати, любопытно, он такой же престижный, как у завсектором?..

Хватит, одернул он себя. За работу, скотина! Arbeit macht frei[11]

.

Это была верная мысль. Возможно, единственно верная.

Всегда, сколько Тони себя помнил — в школе, в лицее, в политехникуме, — работа, и только она одна, спасала его от любых неприятностей, уводила в волшебную страну, где нет ни обид, ни предательств, где ты — сам себе царь и Бог и где нет над тобою хозяина, кроме тебя самого, твоего ума и твоего чувства долга.

Как только пальцы легли на клавиатуру компа, Тони Кастелло почувствовал облегчение.

Вот он, друг, который не предаст. Вот она, любовь, которая не уйдет ни к какому Хассану…

Он ласково прикоснулся к компьютеру, и белый ящик подмигнул в ответ зеленым глазком.

— Не вешай носа, — посоветовал он. — Ты не один. Нас двое. Вместе выкарабкаемся…

И Тони, резко вдохнув и выдохнув, взял с полки первый пакет из доставленных сегодня по каналу космокурьерской службы Компании.

Ему хотелось сейчас, чтобы корреспонденции было много, не просто много, а целые горы, чтобы можно было одурманить себя работой — вскрытием пакетов, сортировкой, анализом, переводом в файлы; он хотел бы сам стать частью компа, чтобы Эмми прекратила, наконец, маячить перед глазами, мешая работать и жить…

Движения второго помощника заместителя завотделом были механически отточены.

Открепить сургуч! Надрезать конверт! Извлечь стопку машинописных листов! Разгладить! Пробежать глазами, профессионально выявляя конкретную степень срочности документа…

И, определившись, уложить отчет в одну из кучек, медленно, но неотвратимо вырастающих на полированном столе.