Семь ангелов

Возрадовался, едва увидел с дороги родной сердцу город Авиньон. Громады дворцовых башен взлетали ввысь и так парили в облаках над темно-зелеными водами Роны. Казалось, что в лучах предзакатного солнца вижу я сам Горний Иерусалим. Какова же была моя печаль, когда услышал колокол церкви Святой Девы Марии, который звонил жалобно, словно скулил и всхлипывал в растерянности. Подъезды к столице христианского мира были запружены людьми. Кто-то лежал в изнеможении, кто-то молился, многие усердно хлестали себя плетьми в надежде так заслужить милость Господню. У иных со спины свисали куски мяса, ибо использовали для бичевания плети с тремя хвостами, на концах которых были закреплены железные крюки. Как объяснил мне один из стражников, все эти люди пришли к папе, чтобы защитил их от чумы. Правда, в город все равно никого не пускали из-за боязни, что умножат заразу. Увидев знамя Святого Апостольского Престола, разрешили мне проехать через одни-единственные ворота, которые были открыты. Пока добрались до них, стало смеркаться. Картина, которая предстала перед нашими глазами, была ужасной. На улицах лежали трупы. Не один, не два – а десятки и сотни, словно ими мостили дороги. Лошади так и ступали по головам, туловищам и конечностям несчастных. Кости их хрустели и крошились под нашей тяжестью. То и дело появлялись люди в черных масках и, связав трупы веревкою, словно хворост, волокли куда-то. Потом видел телеги, доверху нагруженные телами. Ими управляли эти паладины смерти, которые везли свою ношу на захоронение. От торчавших в раскорячку рук, ног, голов стало мне нехорошо. Встретил я и десятки застывших глаз, с ужасом взиравших из своего небытия. Воздух был наполнен запахом разложения и ладана так, что ни дышать, ни обонять не было никакой возможности. Закрыл лицо капюшоном, что не слишком помогало. Над всем этим ужасом, как сказал ранее, скулил и всхлипывал колокол церкви Святой Девы Марии. А ведь был этот город полон людей богобоязненных, прекрасных и добронравных!

У одного из домов увидел священника, который дрожащими руками насаживал на длинную палку святую гостию[50]. Потом просовывал ее в отверстие, прорубленное в двери, и шептал какие-то молитвы. Спросил его, что он делает. Священник ответил не сразу. Он посмотрел на меня красными измученными глазами и, наконец, тихо молвил:

– Творю последнее причастие, брат. – Святой отец вытянул палку, надел на нее другую гостию и просунул обратно. Так сделал он несколько раз. Когда в пятый раз вытаскивал палку, увидел, что гостия осталась на ней.

– Отмучились! А ведь какой был дом. Честные купцы, семеро детей: пузан Жак, бойкий Арман, шалунишка Пьер, красавица Матильда, непоседа Луиза… – священник осекся. Он заплакал, а потом махнул рукой, осенил себя крестным знамением и пошел своей дорогой.

Специально записал сюда эти имена, чтобы после помолиться об упокоении несчастных во Царствии Небесном. От тяжких мыслей отвлек меня Мордехай:

– Много мертвых христиан – значит будут бить иудеев. Ты защитишь меня?

– Конечно, – сказал я прежде, чем подумал. – А почему ты решил, что иудеев будут бить?

– Христиане считают, что если у них упал пенис или умерла корова, в этом виноват бедный Мордехай.

– Ерунда, ты же медик. Людям сейчас нужна твоя помощь.

– Я, конечно, медик, но сначала я бедный Мордехай, а потом уже медик.

В разговорах об этом добрались до дворца господина нашего папы. Ворота были наглухо заперты. Стражники стали стучать стальными своими перчатками в кованые двери, провозглашая мое имя. Но не скоро добились ответа.

– Ступайте прочь! – сердито крикнули сверху.

– Здесь господин Хуго де Бофор, племянник святого отца нашего папы, – не унимался капитан моего эскорта по имени Гвидо.

– Да хоть сам Иисус, – цинично отвечал голос ниоткуда.

– Господин Хуго де Бофор имеет наиважнейшее дело. Доложите святому отцу.

Долго стояли мы так перед запертыми воротами, пока наконец из темноты не появился человек с замотанным черной тряпкой лицом.

– Кто тут Хуго де Бофор? Проходи. Остальные – убирайтесь.

Я попросил своих подождать, а сам отправился за человеком с черной повязкой на лице.

Мы прошли через небольшую дверь сбоку. Во дворе горели громадные костры. Искры от них взвивались в черное небо и возвращались сизым пеплом на голову и плечи. В самом дворце, наоборот, было темно и пусто. Мы шли по каким-то залам и лестницам и не встретили ни единой души. Господина нашего застал я в зале Иисуса. Сидел он на своем троне между двух жарко полыхавших костров. Вместо приветствия Климент сказал:

– Медик мой уверяет, что пламя отпугивает чуму, – голос папы звучал растерянно. – Дай посмотреть на тебя, человек, который называет себя именем покойного моего племянника, Хуго.

– Я это, отче, Хуго де Бофор. Хвала Создателю, жив я!

Папа недоверчиво сощурился и даже привстал. Наконец, увидел в его глазах знакомые с детства тепло и любовь. Он бросился ко мне и обнял: