С трудом поднявшись на свой этаж, сползаю по стене. Все еще держу лицо руками. Мне бы расплакаться, но я смеюсь, впадая в самую настоящую истерику.
— Марина?! — приглушенно, в шоке, всхлипывает мать.
Дальше она что-то кричит, но я почему-то слышу только обрывки. Уши заложило, подъезд начинает медленно плыть вокруг меня. А еще очень хочется выпустить наружу все, что я сегодня съела на завтрак. Тошнит.
— Марина!? — на бетонный пол возле меня падает сумка и ключи, кажется, это вернулся с работы отец.
— Мать, быстро…
Что именно быстро, я не слышу, провал, будто в вакууме. Суета вокруг меня нарастает, на лице появляется что-то холодное. Не понимаю сколько проходит времени. Отец пытается поднять меня на руки. Но все это неуверенно, кажется, меня ведет в одну сторону, потом в другую, еще секунда и мы завалимся вместе.
— Марина?! — еще шаги. — Кто это сделал!?
— Я не знаю, — рыдает мать, — соседский мальчишка позвал ее на улицу.
Опять провал, половину не слышу.
На этот раз шаги быстрые и тяжелые. Меня грубо перекладывают из рук в руки. Он забирает меня у отца.
— Ненавижу, — выдавливаю в знакомую мужскую грудь.
— Ты не брала телефон! — орет Озерский.
— Ты должен сдохнуть! — еле шевеля языком, отвечаю я.
— Это Марс?! Скажи мне это Марс?
— Сникерс, — смеюсь, поскуливая от боли.
— Надо в полицию, — визжит мать.
— Нужно быстрее в трампункт! — тяжело дышит Озерский.
Что он здесь делает? Ему пора утешать Людочку. Пусть проваливает на все четыре стороны, а лучше катится на другую планету. Как он здесь оказался?
— Не-ет, — слышу голос отца. — Я всю молодость играл в хоккей, — закашлявшись.
На улице дышать становится легче, хотя из носа по-прежнему хлещет. Но здесь до меня доходит гораздо больше кислорода, а еще я понимаю куда больше слов.
— Нужно в приемное отделение больницы «скорой помощи». Лучше — туда, где есть лор, — кашель, — отделение. Важно скорее, впервые же часы, потому что чем раньше была сделана операция.
— Какая операция? — мотаю я головой.
— Не двигайся! — рявкает Костя и затаскивает меня на заднее сидение машины.
Я полулежа, он давит на мое лицо ледяным пакетом, пытаюсь спихнуть, но он слишком сильный.
Как же тошнит. Бью его локтями, я не хочу, чтобы меня держал именно он, толкаюсь, выкручиваясь.
— Папа! — выкрикиваю в пакет замороженных овощей.
Но отец продолжает:
— Тем быстрее и лучше заживление. Если при переломе произошло искривление, то поставить перегородку на место можно только в течение нескольких часов, — отец как будто всхлипывает.
Мои глаза в ужасе распахиваются, они что думают, что мажорское отродье сломало мне нос? Они видят меня, а я себя не вижу. Ужас сковывает сердце, от страха я ерзаю. Папа за рулем, мать вроде бы рядом, а эта сволочь крепко держит меня и холодный пакет.
— Через два-три дня сделать это уже не получится, будет поздно. Самое главное при такой травме — выгадать как можно больше времени, — заканчивает отец и со всей дури жмет на клаксон.
А мама воет на всю машину.
Глава 38
Оставляю мотоцикл у здания редакции. Снимаю шлем, но идти на работу не тороплюсь, долго смотрю на родные стены. Весь дом был когда-то густо выбелен мелом, но побелка на нем отстала и обнаружились огромные пятна желто-бурой охры. Много лет назад, когда я был совсем еще зеленым, мое сердце билось через раз. Особенно в момент, когда я поднимался на это до боли знакомое крыльцо.
Я был рад до кучи в штанах, когда меня сделали главным редактором. Это было невероятно круто — решать, что именно выйдет в следующем номере «Желтых слив». В какой-то момент я перерос и это издание, и все что творится в его офисе. Но получить работу мечты не получилось. И тогда я придумал историю с Людочкой.
— Привет, — орет Алекс, вылезая из своей попугайской тачки.
Он активно машет мне, словно буйно помешанный. У Алекса плохого настроения не бывает. Человек-праздник.
Я не спеша подхожу к нему, жму руку, вместе мы идем на наше общее место работы. Крыльцо давно покосилось, а дверь стоило бы сменить, но издание не моя собственность, и как именно выглядит здание редакции, не моя проблема.
— Что это ты свой «мопед» расчехлил? — оглядывается он на блестящего железного коня. — Катал что ли кого?
— Да было кое-что.
Ухожу от темы разговора. Всегда делился с Алексом грязными подробностями своих страстных ночей, а вот сейчас не хочу. В горло словно ваты напихали. Это как будто что-то другое. В голове крутятся фрагменты нашей встречи. Столько раз это было, что я со счета сбился, а язык не поворачивается все ему рассказать.
Идем по коридору. Чуть погодя, я сворачиваю в свой кабинет, а Алекс движется дальше. Он работает в общем зале, там, где сидят все наши журналисты.