Семь чудес преступления

– У нее… как это сказать… было достаточно смягченное чувство стыда. Она могла, например, в жаркую погоду прогуливаться в саду совершенно… без всякой одежды. Я пытался поговорить с ней об этом, чтобы внушить понятие определенной стыдливости, но у нее была манера видеть вещи такими, как она считала нужным, хотя в остальном вела себя и рассуждала, как и большинство людей. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Я думаю, эта девушка с характером, – пояснил Оуэн, полностью поглощенный созерцанием своего цветка.

– Денхем, очевидно, извлек выгоду из ее привычки, если можно так сказать, чтобы плести свою паутину. И не замедлил предложить Амели написать ее портрет… в костюме Евы.

Она была, естественно, захвачена этим предложением. Надо сказать, в то время мы с ней еще не были связаны взаимной симпатией – по крайней мере, так, как сейчас. Но ведь они оба должны были понимать, что наша долгая дружба может перерасти в более сильное чувство. К сожалению, дальше случилось то, чего я так опасался…

– Они влюбились друг в друга! – вмешался Оуэн.

– Лучше сказать, что этот тип принял за любовь свою животную страсть. Но его чувство вовсе не было разделенным ею, как он себе представлял. Столкнувшись с таким подстрекательством, я должен был вмешаться и рассказать Амели о том, что испытываю к ней на протяжении стольких лет. И она смогла только смириться с очевидностью наших взаимных чувств, но попросила у меня время на размышление, так как не могла сразу порвать с Денхемом, с которым виделась незадолго до меня. В общем, это стало началом неопределенной ситуации, которая продолжалась до настоящего времени… Но Денхем решил положить ей конец, увы, таким трагическим способом!

Я еле сдерживался, чтобы не рассказать Полу Бруку о том, как к нам накануне приходил Майкл Денхем с теми же самыми обвинениями в его адрес. Но все-таки промолчал, предоставив моему другу свободу действий, так как знал, что он не простит мне никакой тактической ошибки.

– Мистер Денхем завершил портрет вашей подруги? – спросил он внезапно.

– Некоторым образом, да, – ответил Брук, потирая затылок. – Я бросил его в камин незадолго до завершения. Амели не одобрила мой жест, но я объяснил ей, что это и есть доказательство моей любви.

– Ваш отец был в курсе этих необычных… сеансов позирования?

Пол Брук остановился и перевел взгляд на крону большого платана.

– Естественно, – произнес он неожиданно безразличным тоном. – Она позировала в мастерской, которая была в распоряжении Денхема. Но мой отец не видел в этом ничего предосудительного. У него очень либеральные взгляды на жизнь… А в том, что касается искусства, – все разрешено.

– А что об этом думала ваша мать?

– Я не знаю, думает ли моя мать о чем-нибудь иначе, чем мой отец, с тех пор, как она узнала его. Мой отец для нее герой, сражавшийся за ее родную страну. Она никогда не высказывалась против каких-либо его действий, даже в его отсутствие…

– Значит, у нее совсем другой характер, в отличие от вашей невесты! – весело бросил Оуэн.

Внезапно Брук как будто преобразился. Нежность безмятежной улыбки осветила его лицо, прекрасно передавая все чувства, которые он испытывал к девушке.

– Она так чудесна, так прекрасна, что самый яркий цветок кажется рядом с ней совсем бледным.

Мы уже возвращались обратно, когда наш хозяин закончил говорить об Амели, и все в выражениях, пропорциональных его любви. Мы пересекли лужайку и проходили мимо сооружения, украшенного цветами, которое я мельком увидел из-за стола в саду. Аллея, начинавшаяся от дома, заканчивалась у большой перголы, обвитой дивными разноцветными клематисами, образуя что-то похожее на павильон без крыши, состоящий из пяти колонн, размещенных кру́гом и увенчанных небольшой аркой, соединявшей эти колонны. Другое вьющееся растение, не такое густое, как клематис, украшало своими пастельными цветами это занятное сооружение, в центре которого, как священный объект в святилище, находилась небесная сфера.

– Замечательно! – воскликнул Оуэн, рассматривая живописный ансамбль.

– Это идея моего отца, – пояснил Пол Брук бесстрастно. – За создание этих колонн он заплатил безумные деньги…

– И неудивительно! Капители великолепно сработаны, и скульптор обладал прекрасным вкусом, выбрав ионический ордер, которому и я отдаю предпочтение вследствие соблюдения им тонкого баланса между изяществом и простотой. Произведение искусства всегда должно быть изящным и простым.

Пол Брук, который, как я догадывался, отнюдь не разделял энтузиазма Оуэна по поводу художественной ценности этого творения, молча наблюдал за ним, а потом произнес:

– «Ворота в потусторонний мир». Так назвал это отец. А длинная пергола, под которой все проходят в дом, должна символизировать, по его мнению, продолжительность жизни, и, конечно, небесная сфера – высшее достижение, старт в неизвестное… Мой отец очень гордится своим творением… и хочет, чтобы его там похоронили.