Семь дней в искусстве

Торг за Каттелана, как говорят на аукционах, идет в «форсированном темпе», и его работа продается за 1 миллион 800 тысяч долларов, что в два раза превышает предыдущий аукционный рекорд художника. «Уильям Аквавелла», – бормочет Баэр, быстро делая запись в своем каталоге. Аквавелла – арт-дилер во втором поколении, его галерея находится в роскошном особняке на Восточной 79-й улице, он один из немногих, кто может позволить себе потратить такую сумму за вещь, которая оправдает себя в неопределенном будущем. Для консультантов и дилеров покупка в аукционном зале служит рекламой их услуг.

Лот № 7 – одна из трех картин Эда Рушея, выставленных на сегодняшние торги. Она «улетает» за 680 тысяч долларов. Баэр ворчливо произносит имена Мельцера и Гагосяна – покупателя и того, кто назначил самую низкую цену. Гагосян представляет Рушея на первичном рынке и «покровительствует» ему на аукционе. Если интерес к Рушею ослабеет, Гагосян, наверное, купит его лучшие картины и будет держать их до тех пор, пока художник опять не войдет в моду.

Лот № 8 – фотография Гурски. Она превзошла наивысшую заявленную цену, но продается значительно ниже рекордной стоимости произведений художника. Эта фотография не относится к числу работ, прославивших его.

Лот № 9 – изящный «Монумент для Татлина» Дэна Флавина; установлен новый ценовой рекорд художника.

В общем, этот аукцион подтверждает, насколько быстро растут цены на художественном рынке. «Каждый сезон мы ожидаем значительной корректировки цен», – говорит Джек Голд. «Ни один подъем не длится вечно», – добавляет Джульетта. Это не пузырь, который когда-нибудь лопнет, чего не скажешь о бизнесе.

Я спрашиваю Джоша Баэра о бесконечном росте цен. Всматриваясь в зал, он невозмутимо отвечает: «Без аукционов мир искусства не имел бы такого финансового значения. Они создают иллюзию ликвидности». Он останавливается, чтобы записать стартовую цену лота № 10, и продолжает: «Ликвидный рынок – это Нью-Йоркская фондовая биржа. Кто-то наверняка купит принадлежащие тебе акции компании „IBM“ за ту или иную цену. Но нельзя быть уверенным, что кто-нибудь приобретет твоего Маурицио. При этом аукционы дают ощущение, что большинство вещей в конце концов будут проданы. Многие вообще ничего не покупали бы, если бы не рассчитывали в будущем на удачную перепродажу – для себя или для наследников».

Лот № 10 приобретен под залог квартиры за 800 тысяч долларов. Баэр поворачивается ко мне и добавляет: «Мы живем в условиях, когда каждый надеется на изменение цен только в одном направлении. Многие художники, которые сейчас хорошо покупаются, через десять лет будут никому не нужны. Об этом надо помнить. Посмотри старые аукционные каталоги».

Эми Каппеллаццо смеется, разговаривая с кем-то по телефону. Сотрудники «Кристи» готовят два следующих лота – «музейные экземпляры». Лот № 11 – композиция редимейд любимца аукционов Джеффа Кунса, составленная из трех пылесосов, которая, несомненно, повеселит чью-то домработницу. Лот № 12 – масштабная историческая картина короля постмодернистского искусства Энди Уорхола.

Резкое повышение ставок и рекордные цены первых десяти лотов в какой-то степени связаны с тем, как в «Кристи» организован процесс торгов. Людям необходимо ощущать себя в безопасности, когда они тратят экстраординарные суммы на предметы роскоши. Каппеллаццо объясняет: «Мы продумываем последовательность лотов с коммерческой точки зрения. Если бы мы исходили из логики истории искусства – хронологии и тематики, – торги, наверное, провалились бы. Все первые десять лотов должны иметь успех. Обычно это новые, свежие, современные работы, воодушевляющие зал. А на двенадцатом или тринадцатом лоте мы подойдем к серьезной ценовой отметке».

Кунс «продан в зале» за 2 миллиона 350 тысяч долларов.

«Время большого кахуны[8]», – говорит Баэр.

«Лот двенадцать. Энди Уорхол. „Беспорядки на расовой почве в горчичных тонах“. 1963 год», – говорит Кристофер Бёрг. У многих работ название отсутствует. Они значатся просто как «Гурски», «Флавин», «Науман». Время на обсуждение предусматривается только для самых дорогих лотов. Очень медленно Бёрг произносит: «И… для начала… восемь… миллионов». Торги проходят неторопливо, с каждым новым предложением цена вырастает на 500 тысяч долларов. Благоразумная тишина заполняет зал. Проходит около минуты, и цена достигает 12 миллионов долларов; Бёрг грозит продажей: «Честно предупреждаю. Двенадцать миллионов долларов». За десять секунд было сделано три ставки, и цена подскакивает до 13 миллионов 500 тысяч долларов. И останавливается. Заглядывая в глаза покупателям, Бёрг ухитряется протянуть время секунд на сорок, надеясь увеличить сумму еще на полмиллиона, но этого не происходит. И вот раздается удар молотка: «Продано за тринадцать миллионов пятьсот тысяч долларов». «Рафаэль Яблонка… наверное, для Удо Брандхорста», – заявляет Баэр.