Семь фунтов брамсельного ветра

— Ну и ладно… — сказал он оч-чень равнодушно. — А впрочем… обрисуй, если помнишь.

— Ну… девица как девица. Малость рыжеватая. Судя по лицу, не совсем дура. И вообще ничего, вполне сексапильная сеньорита…

Я отчетливо представила, как он ненатурально вытаращил глаза:

— Че-во-о? Ты откуда слова-то такие знаешь?

— Здрасте! Век спутникого телевидения, Илюшенька. И к тому же я не «нинья».

— Я приду и покажу, кто ты такая! Взгрею по заднице!

— Давай, давай, — сказала я, вспомнив недавний урок дяди Кости. — Не забудь про подарок.

— Будет тебе подарок… Кабра синвергюэнца.

— Как-как?

Братец с удовольствием повторил. Он уже забросил испанский, но кое-какие выражения помнил. После разговора я посмотрела в словаре: что это значит? Оказалось «нахальная коза» (а как красиво звучит!). Но в тот момент, у телефона, я ничего не поняла и только сказала на всякий случай:

— Сам такой.

Он погоготал…

Разобравшись со словарем, я решила, что пора спать. Улеглась, выключила свою лампу на столике, занавес задергивать, конечно, не стала.

В окно как бы вдвинулась всей грудью августовская ночь: черное небо, еще более черное кружево кленов, переливчатые звездные огоньки в листве. И время от времени отблески на листьях — как пролетающие желтые птахи.

Громче стали звуки.

Мама любит повторять: «Мои дети выросли под вопли маневровых тепловозов». Ну, вопли не вопли, а покрикивают локомотивы часто. И вагоны лязгают, когда их сцепляют и расцепляют. И голоса диспетчеров в динамиках такие, что порой можно разобрать слова: «Две цистерны — на седьмую!.. Осторожно, по третьему пути следует пассажирский!..»

Наш трехэтажный кирпичный дом на улице Машинистов стоит в пяти кварталах от станции «Сортировочная-2». Почему она «два» и где находится «один», для всех загадка. Впрочем, никто не ломает голову, привыкли. Станция большая и знаменитая. Особенно известной она стала после того, как на подступах к ней рванули два вагона с тротиловыми шашками для горных работ. Столкнулись со встречной цистерной и шарахнули.

Меня в ту пору еще на свете не было, а Илюхе шел четвертый год, и он, к счастью, в те дни жил на детсадовской даче. По всем зданиям в окрестных кварталах пошли тогда трещины, кое-где обвалились балконы. И лишь наша старая трехэтажка, которую строили еще в сороковых годах прошлого века пленные немцы, устояла без повреждений, только рамы со стеклами повылетали. В наше окно влетел костыль с рельсовых путей, свистнул через большую комнату и открытую в коридор дверь, воткнулся в косяк у вешалки. Так воткнулся, что папа не смог вытащить. Махнул рукой: пусть торчит на память о грозном событии. Скоро папа привык вешать на костыль шинель и фуражку.

Этот квадратный стержень с загнутым концом торчит у косяка и теперь, только никто ничего на него уже не вешает…

В дверной щели был заметен свет. Это значит, мама еще не выключила свою лампу и лучи сквозь приоткрытую дверь большой комнаты падают в коридор. Наверно, мама лежит с книгой. Но, скорее всего она не читает а думает про Илюху. Тревожится. Не про то, как он сегодня там, у друга Толика, а вообще…

2

Я тоже стала думать про брата.

Я его люблю. Иногда мы спорим и ссоримся, но чаще всего это не по правде. Илюха добрый человек, хотя порой и норовит изобразить из себя этакого взрослого наставника — снисходительного и насмешливого. В конце концов, что тут такого? Ведь он действительно старший и, к тому же, знает все на свете.

Лучше всего Илья разбирается в компьютерах (а я в этом деле «ни бум-бум»). До недавнего времени у нас дома был компьютер. Папин. Вернее, казенный. Когда папа стал работать в газете «Городские голоса», компьютер ему выдали в редакции. А когда папы не стало, редакция оставила эту «систему» Илье. Сказали: «На память об отце». На этой памяти Илья и осваивал «премудрости виртуальных миров» (это он так говорит). Но в конце концов система устарела. Тем более, что еще в редакции она была не из новых. Илья все чаще заводил разговор, что «это уже не машина, а экспонат, прошлый век». И наконец разобрал компьютер на детали. Мама ахнула: «Как ты посмел! Это же папин!» Илья сказал, что пусть лучше папин компьютер продолжает приносить пользу людям — хотя и в разобранном виде, — чем пылится в углу простой грудой железа. Детали он унес к Толику Гаевскому, где они монтировали какой-то современный «суперкомплекс».

Мама всплакнула, но больше упрекать Илью не стала. Потому что он, скорее всего, был прав. В самом деле, компьютерная наука требует постоянного технического роста.

Когда Илья кончил школу, все (и мы с мамой) были уверены, что он пойдет учиться на инженера-программиста. А он взял да и подал документы на философский факультет. Мама опять ахнула: «Ты с ума сошел? Зачем тебе это? Все говорят, что ты компьютерщик от Бога!»