Семь корон зверя

Одиночество сказывалось особенно сильно из-за происшествия на Пушкинской, ибо по этой причине Маша навсегда утратила возможность завести в своей группе подруг. Шепоток о шикарном ухажере, с соответствующими домыслами и украшениями мгновенно прошелестел по сто четырнадцатой, тем более достоверный, что имелись две неопровержимые свидетельницы: Нина и Леночка. Так что девушки-одногруппницы откровенно сторонились Машенькиного общества, полагая себя высокоморальными и углубленными исключительно в строгую науку весталками, пусть и не имеющими завидных поклонников. Мужская половина сто четырнадцатой была более лояльной и многочисленной, но и она не отваживалась на близкую дружбу с Голубицкой. По большей части скромные и застенчивые будущие ученые, тихие мальчики пугались одного намека на более сильного и взрослого возможного соперника и конкурента и оттого тоже особенно не приближались к Маше. Для них она, вчера еще милая и такая своя по духу и интересам девушка, вдруг в одночасье превратилась в роковую и опасную кокетку, умело маскирующую подлинную и порочную суть.

И никому Маша не смогла бы объяснить, даже если б захотела, что все это выдумки, нелепая случайность и, к ее несчастью, полная, несостоятельная чушь. Что великолепный ее кавалер сгинул после единственного неудачного свидания, разбередив ей душу и утопив в зловонной луже репутацию. Что ничем Маша не заслужила ни дурную славу, ни остракизм злорадствующих товарок, ни тем более бегство от нее Яна, отягченное к тому же лживыми и пустыми обещаниями, пробудившими в ней ненужные надежды. С Надеждой Антоновой своими печалями поделиться было совершенно немыслимо, а больше у Маши никого и не было. Школьные, бывшие ее подруги, в силу маминой строгости, никогда не были особенно близкими, а в настоящий момент и вовсе заняты собственными делами и новой жизнью после школы. Оставалось терпеть и носить невысказанное в себе. Так, в смутной тоске, прошла для Маши добрая половина сентября.

Но канувший в неведомый омут единственный в жизни Маши Голубицкой кавалер ее не позабыл. Хотя и честно старался это сделать. Воззвание праведного Фомы не осталось без внимания. К тому же обильным потоком хлынули проблемы и дела. Помимо каждодневной текучки, с которой почти самостоятельно справлялся Миша, Шахтер наконец подкинул конторе нешуточную проблему. И деньги, и доверие надо было отрабатывать теперь с головной болью и всерьез. А хотел на сей раз достопочтенный Иосиф Рувимович ни больше ни меньше чем голову депутата Государственной думы, которую Балашинский по уговору и был обязан ему предоставить. Сам Ян Владиславович плевать хотел на титуляцию будущего клиента. Хоть депутат, хоть министр, Балашинскому было все едино. Но вот братья, не столь много еще успевшие навидаться в жизни, могли и заробеть. Однако Ян Владиславович возлагал немалые надежды на златоустого Фому, который и должен был разъяснить, что настоящий вамп на чинопочитание смертных не посмотрит, будь ты сам папа римский, но для бессмертных братьев – всего лишь человек, а значит, заведомая жертва и «корова». Да и пусть попляшет общинный блюститель за свои проповеди в адрес не кого-нибудь, а самого хозяина.

А дело и в действительности было не простым. Не столько по замыслу и исполнению, сколько по возможности неприятных для конторы последствий. О них-то у боевой группы, собранной в срочном порядке Балашинским, и болела голова.

– Если это и подстава, то на проработку уйдет масса времени. По срокам заказа не уложимся, – без околичностей резюмировал Миша. – И Шахтера, между прочим, как проработаешь? А если он чист? А если дознается о проверке? Тогда мы окажемся в полном дерьме и можем закрывать лавочку.

– По-моему, мы просто перестраховщики. Ну с чего мы решили, что Шахтер нечист на руку? – раздраженно-нетерпеливо вступила мадам Ирена.

– Оттого, что был прецедент, – хмуро ответил Миша.

– Так когда это было! И потом, он хотел как лучше. Для нас же.

– Ой, Ирена, я тебя умоляю! Вот чего не терплю, так это когда кто-то хочет как лучше для меня без моего согласия и за моей спиной. Если бы мы тогда хоть чуть-чуть лажанулись, то сидели б сейчас не в Москве, а где-нибудь в Северной Африке без гроша за душой. Потому как пришлось бы срочно делать ноги.

– Мишенька, вот только не нагнетай. Давай лучше по делу.

– Давай. Тем более что дела у нас хреновые. Как известно, от заказа, в силу соглашения между господином Гурфинкелем и конторой, отказаться мы не имеем права. А в случае исполнения мы, вполне вероятно, попадем в эпицентр небольшого цунами. – Тут Миша умолк и вопросительно посмотрел на Балашинского.

– Можешь рассказать все как есть. Братья должны знать, на что они идут, – разрешил Ян Владиславович. Миша кивнул в ответ и продолжил:

– Итак, коротко. Что мне удалось выяснить, а что и додумать, чтобы составить ясную картину. Во-первых...