Семь лепестков зла

На лестничной клетке стояла соседка со второго этажа – Мария Ивановна Скобцова. С той памятной ночи, когда она отпаивала его, промерзшего до костей, в своей квартире горячим чаем, он с ней больше ни разу не виделся. Даже в подъезде не столкнулся ни разу. И его это вполне устраивало. Разговор в ту ночь меж ними состоялся очень опасный, скользкий. Он проявил слабость. Она – жесткость. Тема была затронута неприятная. Он даже мучился потом пару дней, что позволил себе говорить на такую опасную тему с посторонним человеком. Потом вдруг Лизка и впрямь погибает под колесами автомобиля. И Толику и вовсе не хотелось видеть Марию Ивановну.

И тут вдруг она стоит на пороге его квартиры. Принаряженная, подкрашенная, помолодевшая. Держит в руках какой то плоский сверток, напоминающий тонкую брошюру, и улыбается ему, как старому приятелю.

– Привет, Толя, – грудным голосом произнесла она и шагнула вперед.

– Здравствуйте!

Он выставил ногу так, чтобы дверь не открылась. Он был в одних трусах. И принимать у себя никого не хотел. Тем более ее! И тем более в трусах!

Мария Ивановна, разогнавшись и встретившись с неожиданным препятствием в виде подпертой двери, едва не стукнулась в нее лбом и тут же разозлилась.

– Я войду, Толя! – приказным тоном произнесла она и ударила кулаком в дверь так, что его нога в стоптанном тапке отлетела в сторону. И она чуть тише, чуть миролюбивее добавила: – Я войду…

Мария Ивановна шла впереди него по комнатам, будто собиралась покупать его квартиру, не просто осматривала, ощупывала каждую вещь своим дерзким взглядом. Потом села в гостиной в любимое Лизкино кресло в углу под высоченным торшером, сложила ногу на ногу, обнажая дряблую коленку и ничуть этого не стесняясь, и спросила вдруг:

– Чем собираешься заниматься?

– В смысле?

Он на ходу выхватил из ванной Лизкин халат и теперь путался в длинном пояске, пытаясь его перехватить поудобнее. Халат едва прикрывал бедра, тонкий шелк комично топорщился на мужских местах, но это было все же лучше, чем стоять перед соседкой в одних трусах.

– Работать собираешься где то? Я слышала, ты уволился из грузчиков?

– Да, уволился.

Толик взглянул себе за спину и обнаружил свой диван. Тот стоял на прежнем месте, никуда не делся, значит, он может на него сесть и не торчать столбом, как на присяге, перед этой дамой. Он сел, свел колени, натянул пониже подол халата.

– Куда то устроился?

Взгляд Марии Ивановны ему не нравился. Он, переместившись с его вещей, вдруг принялся ощупывать его. От голых пяток до коленок, дальше – выше, потом до груди, не поместившейся в халат и дыбившейся мышечной массой с курчавой порослью. Потом она ощупала хищными глазами его подбородок, уши, рот, глаза. Заглянула, кажется, даже в черепную коробку. Вздохнула:

– Так устроился куда то?

– Нет. Пока нет, – поправился он тут же.

– Есть что то определенное, Толя? Какие то желания?

– Вообще то я хотел попробовать вернуться в профессию. Я ведь инженер и… – Он не понимал, почему он должен ей об этом говорить. Но говорил. – И подавал большие надежды, пока…

– Пока не женился, – перебила его соседка, легонько кивая провисшим подбородком. – Это я помню. Значит, хочешь снова стать инженером? Хочешь просиживать штаны в офисе за двадцатку? Коситься в сторону более удачливых. Завидовать им. Размышлять на тему, почему у тебя снова все не так? Почему у них заработки выше, а твои задания все круче? Н-да, Толя… Картина удручает!

– Почему это?

Он немного обиделся. Он пятнадцать минут назад совершенно по другому все видел.

– Потому что снова наступаешь на те же грабли!

– Почему?

– Да потому, что ты снова станешь ишачить, а зарабатывать – другие. Ты же не станешь стучать себя кулаком в грудь, отстаивая свои интересы? Нет! И будешь пахать за себя, за соседа, за начальника… Потому что снова тебя подберет какая нибудь хищница, вроде твоей Лизки. Снова сломает, снова заставит ненавидеть себя. История повторится, Толя! Поверь мне, все снова повторится!

Она покачала головой, вывернула нижнюю губу, поменяла ноги местами, выставив ему на вид еще одну дряблую коленку, только теперь уже с отсиженным красным пятном.

– Все может быть по другому, – произнес он не вполне уверенно. И тут же голос его окреп. – Все будет по другому. В конце концов, я ведь могу свое дело открыть!

– Есть потенциал?

– В смысле?

– Есть деньги? Возможности, силы?

– Да, у Лизы, оказывается, были деньги. Я унаследую приличную сумму. Сил не занимать. Возможность… Сейчас она есть у каждого, главное – иметь голову на плечах и…

– И свободу! – резко перебила его Мария Ивановна.

– Свободу? – Он не понял. – Так я свободен теперь!

– От уз брака – да.

– А от чего еще то?

Ему вдруг наскучил этот тупой разговор. Что хочет от него эта старая тетка? Чего приперлась? Чего ходит вокруг да около? Чего без конца тычет пальцем в тонкую брошюру, принесенную с собой? Может, она сектантка? И пришла вербовать его? Обломается сразу! Он атеист во всех направлениях веры.

– Ты хорошо помнишь тот день, когда погибла твоя Лизка? – вдруг спросила его Мария Ивановна.

– Д-да, помню. Я был на работе.