Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы

19 января дороги стали более или менее проходимыми, и мы отправились в путь в составе огромного каравана. Впереди шли ничем не навьюченные яки, они с легкостью разгребали глубокий снег плугами. Скоро долина превратилась в узкое ущелье, и только за первые два дня мы пересекли дюжину мостов через реку. Мой як, выросший в Чантане, мостам крайне не доверял и нипочем не хотел заходить на них. Он вел себя как настоящий баран перед новыми воротами. И только с помощью погонщиков, подталкивая скотину сзади и тяня за узду спереди, удавалось сдвинуть его с места. Меня уже предупреждали, что не стоит брать этого яка в Кьирон: говорили, животное не перенесет тамошнего жаркого лета. Но я не хотел с ним расставаться: мы ведь еще не отказались вовсе от идеи побега.

Все эти дни столбик моего термометра опускался до 30 градусов мороза по Цельсию. На этой отметке он замирал – ниже делений у него просто не было!

Один раз мы увидели на скале китайскую надпись, которая меня очень заинтересовала. Это ведь была метка, сохранившаяся со времен китайского военного похода в Непал в 1792 году, когда целая армия, проделав путь в тысячи километров, достигла ворот Катманду и подчинила столицу своей воле.[14]

Большое впечатление произвел на нас горный монастырь неподалеку от деревни Лонда. Красный храм и монашеские кельи лепились на скалах на высоте двух сотен метров над долиной, напоминая птичьи гнезда. Несмотря на опасность снежных лавин, мы с Ауфшнайтером не смогли устоять перед соблазном подняться к храму, чтобы полюбоваться оттуда еще одним прекрасным видом на Гималаи. Наверху мы повстречали несколько монахов и монахинь, от которых узнали, что этот монастырь основал Миларепа, знаменитый тибетский святой и поэт, живший в XI веке. Монастырь назывался Тракар-Тасо. При таком величественном пейзаже и уникальном расположении это место как нельзя лучше подходит для медитации и стихосложения. Мы с большим сожалением покинули монастырь, твердо решив еще сюда вернуться.

С каждым днем снега становилось меньше, скоро мы добрались до границы произрастания лесов и тут же оказались в тропиках. Здесь в зимней одежде, подаренной нам чиновниками в Традюне, уже не было необходимости. Мы достигли последнего пункта перед Кьироном, Дротана, деревеньки, окруженной зелеными лугами. Я помню, что у всех ее обитателей были очень большие зобы, что, вообще-то, в Тибете встречается редко.

У нас ушла неделя на то, чтобы добраться до Кьирона, до которого от поселения Дзонка при хорошем состоянии дороги три дня пути, а гонец может преодолеть это расстояние за один день.

Кьирон, «деревня счастья»

Кьирон буквально означает «деревня счастья»,[15] и это место такого названия вполне заслуживает. Я до сих пор скучаю по нему. Если бы у меня была возможность выбрать, где провести старость, я бы не задумываясь выбрал Кьирон. Построил бы себе дом из красного кедра, через мой сад бежал бы один из бесчисленных ручьев, спускающихся с гор. В этом саду росли бы всевозможные фрукты, ведь хотя это место расположено на высоте 2770 метров, но двадцать восьмая широта дает о себе знать.

Когда мы прибыли туда в январе, температура была чуть ниже нуля. Она здесь вообще никогда не опускается ниже десяти градусов мороза. Климат напоминает альпийский, только растительность субтропическая. В этих местах можно было бы кататься на лыжах круглый год, а летом подниматься на гималайские шести – и семитысячники.

В Кьироне примерно восемьдесят домов, здесь находится резиденция двух губернаторов округа, под началом у которых тридцать окрестных деревень. Как нам сказали, мы стали первыми европейцами, посетившими это селение. Местные жители с большим интересом наблюдали за нашим въездом в деревню. Нас разместили в доме фермера. У этого дома был настоящий фундамент, на котором размещался деревянный каркас; крыша была крыта прижатой камнями дранкой. Дом очень напоминал те, что можно увидеть в Тироле. Да и вся деревня вполне могла сойти за альпийскую, только вместо труб коньки украшают молитвенные флаги. Они всегда пяти цветов, и каждый цвет символизирует свой аспект тибетской жизни.[16]

На первом этаже, вровень с землей, располагались стойла для коров и лошадей. Жилые комнаты находились выше и отделялись толстым перекрытием. Туда можно было попасть только со двора по лестнице. Для сна и сидения служили набитые соломой маты, возле них стояли маленькие низкие столики и ярко раскрашенные шкафчики, в которых хранились праздничные платья, перед неизменным деревянным алтарем горели масляные светильники. Зимой вся семья обычно греется у огромного открытого очага, где потрескивают дубовые ветки. Все садятся на деревянный настил и пьют чай.

Нас с Ауфшнайтером поселили в довольно тесной комнатке, поэтому я вскоре перебрался в соседний с домом сенной сарай. Мой приятель вел нескончаемую войну с крысами и клопами, а я – с мышами и блохами. И хотя мне так и не удалось победить паразитов, прекрасный вид на глетчеры, которые высились над рододендроновыми лесами, компенсировал все неудобства.