Семь миллионов сапфиров

«Так завершилась одна из самых гениальных афер за всю историю человечества, – писал Стивен Засс. – И пусть она постепенно обретет призрачные очертания, туманную окраску мифа, я твержу вам одно, а именно: если история вдруг повторится, как бывало не раз, замкнется в своем исполинском круговороте, – никогда, никакими мольбами не делайте А1. Ибо в тайне смерти заключается вся прелесть жизни».

Глава 23

Я иду через город и встречаю все больше людей, которые благополучно миновали свою дату Х. Приговоренные некогда к смертной казни. Юноши и старики, женщины и дети. Их глаза светятся, как у маленьких деток. Они живая песня, робкое, непознанное счастье. Они плачут. Плачут и смеются.

После каждой такой встречи я ставлю галочки в записную книжку. Это походит на бессмысленное коллекционирование, но я не уклоняюсь от ритуала, даже когда счет идет на сотни.

В парке я знакомлюсь с девочкой, удивительно похожей на мою сестру. Те же милые косички, то же желтое платье, правда, не запачканное мороженым. Я как завороженный смотрю на малютку. «Верно, мальчики всего мира без ума от нее», – вспоминаются слова Ионы.

Ее зовут Луиза. Меня восхищает искренняя, неподдельная улыбка ее матери. Выясняется, что вчерашним днем у девочки была дата Х.

– Мы сделали ей Анализ еще в роддоме, – вздыхает женщина, погрузившись в свои воспоминания. – Когда родилась Луиза, нам прямо сказали: она проживет пять лет. У меня была жуткая истерика. Я не поверила им. Мой муж Даниель стал настаивать, чтобы я отдала малышку в Самшир, но я не позволила ему это сделать. Даниель обвинял меня: мол, нужно было пройти Анализ еще на второй неделе беременности. Я ушла от него. Это были страшные пять лет. Я каждый день молилась за Луизу. Я знаю, Господь великодушен. И если бы все не закончилось… Луиза, моя принцесса. Взгляните на нее. Она жива. Понимаете? Жива.

Девочка стоит у фонтана и тянет руки к радуге, мерцающей в водяной пыли. Эта картина красноречивее любых слов. Я допоздна сижу в парке. На глазах выступают слезы, но я не вытираю их: так они и катятся – по щекам, подбородку и впитываются в рубашку. Я слышу, каким гулким грохотом отзывается сердце на эту встречу, звучащую для меня самой радостной музыкой на свете.

Все необратимо меняется. Во мне уже нет прежней ненависти. Исчезают даже страхи. Прошлое улетучивается, как пролитый на стол одеколон. Это невероятно легкое состояние, и впервые за многие годы внутри меня поселяется настоящий покой. Я понимаю, что простил даже Франца Гилберта. Я уже не жажду растерзать его в клочья. Мне хочется побеседовать с ним, чтобы понять причины его поступка. Я вижу его несчастнейшим человеком, совершившим ошибку. Ведь подобную ошибку однажды допустил и я…

Тогда же я прощаю и Люциуса. Я даже прощаю отца. Еще никогда я не чувствовал себя настолько свободным, окрыленным и свежим. Все вокруг отодвигается на задний план. Слетают оковы. И вдруг я чувствую, что рядом со мной Иона, мой нежный, любящий ангел. Я не вижу ее, но ясно ощущаю ее присутствие.

И тогда я еду на Великое озеро. Мне хочется побыть на этих землях, ставших для меня святыми. Я стою на вершине огромной скалы. Начинается шторм, но я не могу отвести взгляда от неба. Оно темное и пасмурное, похожее на пыльное зеркало, и лишь в одном месте, прямо над бушующим озером, сквозит тонкая голубая полоска. Словно небесный хирург сделал точный надрез. Я впиваюсь глазами в эту ленточку, испугавшись, что облака навсегда ее скроют.

Я впервые смотрю на жизнь чистым взором, минуя призму болезненного преломления. Поистине прекрасное чувство. Я закрываю глаза, подставив лицо под дыхание озера. Пенные громады с шумом обрушиваются на подошвы скал. Порывы ветра приносят то запах гнили, то удивительную свежесть. Именно здесь мы рыбачили с Оскаром; именно здесь я впервые поцеловал Иону.

Мне чудится нотка горького миндаля, но она не вызывает ни отвращения, ни боли, ни ужаса. Теперь это запах Свободы. Я вижу в мельчайших подробностях, как бежал эти годы – бежал от себя самого, блуждая в лабиринтах безумия, сгорая от ненависти к А1. Но это был мой путь. И сберег я в себе только теплое чувство любви. И лишь теперь, молниеносно промчавшись по цепочке фактов, я прозреваю. Это миг озарения. Я вспоминаю слова, сказанные Оскаром, однако теперь они являются мне в новом, совершенно ином свете.

Я осознаю, что смерти нет и никогда не существовало. Это даже не мысль, а мощное, глубинное потрясение.