Вот, каждый раз отходя ко сну, с предвкушением вспоминаю молитву
Одр и гроб, келия моя, одно целое. По глупости своей, видимо, я думал и думаю, что уже готов к смерти. Может так и есть, потому что Дамаскин и прочие за смертью видели типа Страшный Суд, а я вижу Небытие и абсолютное исчезновение, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но Ничто бесконечное[101]
. Суда Твоего, Господи, не страшусь и муки безконечныя, злое же, что творю, ненавижду такожде как и доброе, ибо всё суета и томление духа и всё должно быть уничтожено.Давно я уже не прыгал, не вижу в том прока. Потому что так конец не приходит, а продолжение следует. Но и не зарекаюсь, что попыток больше не будет, уж как повернёт. И как я уже говорил: мне нужно прожить какие-то моменты, что-то сделать, измениться, научиться и только тогда, когда потенциал преобразится в кинетику, в действие, слово станет плотью, придёт любезный Конец Света, Конец Фильма, Конец Бытия. Финита ля комедия![102]
Смогу ли я сделать это взаперти или обязательно на людях? И там и сям, видимо, поэтому меня и кидает из стороны в сторону, то в толпу, то в уединение, то в соц. сети, то в удаление аккаунтов, то в голодание и веганство, то в «не вылажу с кухни и готовлю изыски гурмана». Я играю в эту долбанную игрушку с горячим желанием, чтобы она поскорей сломалась, надоела или я из неё вырос.
Но так бывает жаль, что дети выросли и родителей нет. С детьми не поиграть и не понянчить их, с родителями не поговорить, отца нет уж 20 лет, а мать ничего не помнит и не понимает, деменция[103]
. Хотя их ещё можно обнять и поцеловать и сказать ласковое слово: я люблю тебя. Даже мать это всё же пока понимает и отвечает: спасибо на добром слове. Это уже радует. Это только и радует.Вот я и искал и ищу такое место, чтобы тихо умирать, чтобы как-то оплачивать счета за норку, мне много не надо и детям моим не должно быть надо много, а если надо, пусть сами ищут себе это много, они и ищут, это их подготовка к смерти. Окончательного места такого нет, но есть много таких мест временных и ныне на таком уже много лет, хотя оно и грозит столько же лет пропасть. Вот поэтому я и стал священником, чтобы спрятаться и умирать. Священство мне даёт требуемый минимум на оплату ЖКХ, набивание ЖКТ и содержание семьи. Членство в РПЦ МП не стабильно, как и вообще любое членство, поэтому параллельно священники, и я в том числе, занимаются и другими видами деятельности для поддержания штанов и оплаты квитанций. Кто-то таксует; кто-то содержит скот для продажи молока, мяса и яиц; кто-то пишет песни и книги под псевдонимами и т. д. Я тоже не исключение, я подрабатываю киллером, убиваю неисправимых мудаков[104]
, по чину Мелхиседека, и закапываю их в подвалах городских многоэтажек. Да разве бывают неисправимые мудаки?! И лепо ли таким заниматься священнику?! Бывают, хотя пока только в моих снах, там я их убиваю и закапываю, а потом прячусь от полиции, а она меня догоняет, прямо по подвалам в УАЗике[105] за мной гоняется. Священнику таким, конечно, заниматься не лепо, если он не по чину паладина Мелхиседека, но каков приход таков и поп. А приход у меня разношёрстный.Как уже говорил, разницы нет между сном во сне и сном наяву, это только разные уровни сновидений. Приносит ли доход такой бизнес? В смысле денег нет, мудаков я убиваю по своей инициативе, но по благословению свыше, поэтому кроме морального удовлетворения это вроде ничего не приносит. Но мораль это же не мало? Басня без морали – пустой трёп; искусство ради искусства.
Бзик или абзац? Вот в чём вопрос.