Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном

– А я вот зато теперь вполне счастлива! – объявила Сесилия. – С тех пор как вы обещали быть откровенной со мной, для меня опять засияло солнышко и мое сердце радуется. Вот удивится моя мама!

– Но помни, Сесилия, что все, что я буду тебе рассказывать, должно храниться в строжайшей тайне!

– Да у меня скорее язык отсохнет, чем я проговорюсь.

– Я надеюсь, что могу на тебя положиться. Теперь, когда я знаю, Сесилия, что ты ко мне так привязана и что я могу откровенно говорить с тобой, мне уже гораздо легче.

– Да и верно, мисс. Все эти приезжие барышни ужасно неприятные, все до единой!

– Положим, некоторые из них – да, но не все они одинаково несносны. Но дружить с ними я, однако, ни за что не стану. Ну ладно, Сесилия, прощай. Ты очень утешила меня, я тут с тобой облегчила свою душу. Можешь поцеловать меня еще раз на прощанье.

Сесилия принялась крепко обнимать меня и всячески уговаривала принять от нее собранные ею полевые цветы, но я все-таки отказалась. Она собрала свой валежник и удалилась; я следила за ней, пока она не скрылась за деревьями.

«Бедная маленькая Сесилия! – подумала я. – Она так любит меня! Только она понимает и жалеет меня!»

Теперь, когда я чувствовала себя несчастной и, как сама воображала, всеми покинутой, я уже не попрекала Сесилию ее низким происхождением.

Насколько же я была самолюбива и склонна к лести!..

Глава V

Письмо Джека

Я вернулась домой позже, чем следовало. Занятая мыслями о Сесилии, вспоминая ее приятный голос и лестные слова, так успокоительно подействовавшие на мое ожесточенное сердце, я медленно шла лесом по направлению к дому. В сущности, Сесилия оказывала на меня вредное влияние, так как своими неблагоразумными, хотя и приятными для моего самолюбия словами она усиливала во мне чувство обиды, которого я не должна была бы питать, и своими льстивыми похвалами подогревала мое ложное чувство отчужденности от близких мне людей. Я много думала и о ней, и о своих собственных горестях.

В итоге я вернулась домой, когда чаепитие уже закончилось. Обязанность разливать чай обычно лежала на мне, и я, слыша веселые голоса собравшихся за чайным столом, невольно задала себе вопрос: кто в мое отсутствие мог бы заменить меня?

«Ну, вот, – подумала я, – я еще только приближаюсь к дому, но уже слышу эти противные гнусавые возгласы американок, громкий, грубый голос Люси и благовоспитанный до приторности голос Веды. Я всех, всех их одинаково ненавижу и не знаю, кто из них мне противнее!»

Такие рассуждения волновали меня, пока я еще находилась по ту сторону изгороди, отделявшей лес от нашего сада и дома; заглянув поверх изгороди, я увидела всех моих товарок на лугу перед домом. Они сидели у столика, на котором стояли чайник, чайные приборы и тарелки со сладким домашним хлебом. Вечер был удивительно хорош, и девушки, очевидно, попросили маму позволить им пить чай в саду.

«Только этого недоставало! – подумала я. – Мама никогда, никогда, сколько я помню, не позволяла мне пить чай в саду раньше чем в июне, и вот теперь она изменила своему правилу только потому, что эта ужасная Адель или же отвратительная Джулия пристали к ней. Чем дальше, тем все идет хуже и хуже!»

Первой моей мыслью было незаметно пробраться по задней дорожке сада прямо в дом, но вдруг я почему-то раздумала. Поблизости от изгороди, к которой я прислонилась, находилась маленькая, старая, полуразвалившаяся беседка. Если я заберусь в эту беседку, подумала я, то смогу, оставаясь незамеченной, подслушать разговор девушек. Я даже нисколько не удивилась и не возмутилась, когда мной овладел соблазн подслушать чужой разговор. С самого приезда к нам этих девиц во мне зародились такие нехорошие, завистливые чувства, что я уже была готова к любым неблаговидным поступкам. Не далее как месяц тому назад если бы кто-либо посмел сказать, что я, Маргарет Гильярд, позволяю себе тайком подслушивать чужие разговоры, то этому человеку не поздоровилось бы! А теперь, едва только эта мысль успела зародиться во мне, как я уже была готова ее осуществить. Я перелезла через изгородь, зашла в беседку и уселась на старую сломанную скамейку.

«Я непременно должна знать, о чем они говорят, – думала я. – Наверное, они тут будут говорить обо мне не стесняясь, и когда я узнаю, какого они мнения обо мне, то буду знать, как мне самой держаться с ними. Я делаю это только для самозащиты, – оправдывалась я перед самой собой, – и, следовательно, в моем поступке нет ничего дурного».

Нисколько не подозревая о моем присутствии поблизости, девушки вели очень оживленный разговор. Прежде всего до меня долетел громкий голос Адели с ненавистным мне выговором.

– Разумеется, мы с Джулией можем устроить это, – говорила она. – Нам часто приходилось играть на сцене в кружке наших друзей, и мы с удовольствием поставим какую-нибудь пьесу.

– Это будет очень весело, – обрадовалась Люси, – я уверена, что это всем понравится. И притом это будет что-то новенькое. Если бы вы и Джулия сейчас же начали готовиться, это было бы великолепно.