Семь незнакомых слов

С помощью канцелярских кнопок и табурета (отец действовал вверху, я — придерживал нижние уголки) карту повесили в моей комнате — прямо над тумбочкой с круглым аквариумом. В качестве завершающего штриха отец разгладил рукой пузырь-отвисание в районе СССР и пёстрой, как лоскутное одеяло, Африки. Затем он сделал шаг назад и вскинул голову — как художник, рассматривающий свою картину.

— Ну, как? — скромно спросил он.

Я кивнул: здорово.

Круглый аквариум закрыл Антарктиду. Снующие меж длинных водорослей гуппи и меченосцы, сами того не подозревая, оказались в океане.

Отец пояснил, что теперь в моей комнате появилось необычное окно, я могу в него рассматривать мыс Доброй Надежды или, например, Огненную Землю. Должно быть, он перепутал карту с телевизором, но мне и вправду показалось, что в комнате стало светлей. Не исключено, что всё объяснялось обоями: на их темно-кремовом фоне карта смотрелась ярким и светлым пятном.

Отец снова шагнул к карте и провёл по ней рукой.

— Представь, — слегка мечтательно произнёс он, — однажды мы отплываем на теплоходе из Одессы, а потом…

Я — представил.

География не относилась к сильным сторонам отца — он знал её избирательно. Его память хранила причудливую информацию о том, что самое дождливое место на Земле находится в районе индийского селения Черапунжи, где выпадает рекордное количество осадков, но местонахождение Барбадоса стало для него новостью.

— Вот так номер! — удивлялся он, рассматривая россыпь точек рядом с Латинской Америкой, — разве Барбадос не в Африке?

Казалось, отец обращается к карте, уговаривая её образумиться и поместить Барбадос куда-нибудь поближе к Мадагаскару.

— А, может, есть два Барбадоса? — предположил я. — Американский и африканский?

— Вариант, — согласился отец. — Если есть две Америки, почему бы не быть двум Барбадосам?..

Мы тщательно исследовали всю Африку, но второго Барбадоса не обнаружили.

— Может, ты его спутал с Бурунди? — предположил я.

— М-да, — разочарованно протянул отец, переводя взгляд с Карибского бассейна на Африканский континент. — Очень может быть… — Потом он повернулся ко мне и весело подмигнул: — Ну вот: мы уже сделали одно географическое открытие!..

У нас не было чёткого маршрута, но, в общем и целом, мы держали курс на Европу: преодолев Чёрное море, пересекли Мраморный залив и оказались в Средиземноморье.

Я сделал из красной бумаги и булавок красные флажки и ими отмечал наш путь.

От Европы у меня осталось впечатление, что она почти полностью состоит из городов, а природы там практически нет (в отличие от Африки, где трудно было представить что-нибудь кроме джунглей, саваны и пустыни Сахары). В городах создавали шедевры архитектуры, их брали штурмом, сжигали дотла, они страдали от чумы и пожаров и постоянно соперничали между собой.

Отец никогда не бывал за границей и, например, о древних греках и римлянах знал раз в десять больше, чем об их современных потомках. Но его выручали слова. Отец специализировался на лексике и славянской филологии, но ещё неплохо разбирался в том, какой язык, от какого произошёл, какие языки родственны между собой и к какому типу — изолированному, агглютинативному или флективному — тот или иной язык относится. Его увлекала история, но не столько войны и подвиги, сколько те таинственные времена, когда возникали новые народы, и когда ныне непонятные названия городов и рек были ещё ясны и логичны. Отца волновала и манила тайна происхождения языков, и, если бы ему дали прокатиться в машине времени, он, вероятно, первым делом отправился бы в Вавилон — проверить было ли на самом деле знаменитое столпотворение и насобирать материалов на несколько фундаментальнейших лингвистических трудов.

От отца я узнал, что от острова Сардиния получили свое название сардины и сардоническая улыбка — посмертная гримаса человека, которого отравили ядом, сделанном на Сардинии. Я спросил отца — как выглядит эта улыбка; он выпучил глаза и сильно растянул губы: получилось и вправду устрашающе. Затем я повторил эту гримасу, для большего эффекта выключив в комнате свет и снизу подсвечивая лицо фонариком. Отец сказал: моя сардоническая улыбка — что надо.

Некоторые вещи можно было узнать не по словам, а по их отсутствию. Иногда это поражало. Вот у древних людей не было автомобилей, самолётов и поездов, электрического света и телевизоров — они просто до них ещё не додумались. Но я не мог представить, что были времена, когда не было слов для обозначения цвета — ведь для этого не нужно научных открытий и технического прогресса.

— Вначале появились «белый» и «чёрный» или «светлый» и «тёмный», — сказал отец, — затем «красный», затем «зелёный» и «синий», потом «жёлтый», потом «коричневый» и так далее.

— А как же они обозначали цвета? — поразился я.