Семь печатей тайны (главы из романа)

Когда солнце чуть приподнялось над горизонтом, повстанцы ворвались в райцентр Нехаевск. Половины милиционеров никто так и не видел - не иначе, сховались в подвалах. Другие либо просто сложили оружие, либо вовсе перешли на сторону врагов революции. Лишь несколько сотрудников ГПУ и особо активных членов ВКП(б) некоторое время отстреливались из наганов и маузеров. Тем из них, кто остался в живых, пришлось сдаться, после того как Троелапов приказал поджечь двухэтажный кирпичный дом, где располагались райком и райисполком. Когда пленных подвели к вождю крестьянского восстания, председатель исполкома Гуртовой прорычал, сжимая ладонью простреленное плечо: - Совсем ты Федька сдурел, мать твою за ноги! Мы ж тебе, предателю, как своему доверяли. Вместе же рубали белую сволочь, а теперь ты сам хуже шкуровца стал, на советскую власть замахнулся! Вот придет полк из Ростова - всех вас, предателей драных, к стенке поставят. Их давно не бритой щетины, покрывшей почти все лицо Троелапова, сверкнула хищная улыбка. Злобно скалясь, Федор ответил: - Зря надеешься. Нет больше тех карателей, в степи лежат. И напрасно, Терентий, меня предателем облаял. Это ваша власть предала идею, за которую мы в гражданскую столько крови пролили. Ни земли не дали, ни свободы. Потому-то против вас всем миром поднялись - и казаки, и мужики. - Вас растопчут,- упрямо повторил Гуртовой. - Ошибаешься,- глупый спор наскучил повстанцу.- Власть, обманувшая народ, долго жить не будет. Семен Макарыч врать не умеет. Раз говорит, что видел - значит, видел. Хотя засевшая в плече пуля причиняла адские мучения, Гуртовой отрывисто рассмеялся. Слава полоумного деревенского прорицателя давно разлетелась за пределы района. Тщедушный кривоногий мужичонка с жиденькой рыжеватой бороденкой, одетый в изрядно трепаный зипун, укоризненно покачал головой и сказал Федору: - Не верит нам красный барин. Опьяненный блестящими победами сегодняшнего дня Троелапов весело потребовал: - А ты, Симеон Макарыч, скажи этим неверующим, что завтра будет. - Кто ж его знает, что будет и когда будет,- дурачок развел руками.будет - и ладно. Он присел прямо на грязный снег посреди улицы и, прикрыв глаза конопатыми веками, беззвучно зашевелил губами. Вдруг его лицо просветлело, и живой миф донских хуторов радостно поведал: мол, прибудет вскорости из самого Царицына бронепоезд "Большевик номер три". От такой новости у Сарычева азартно заблестели глаза, и подполковник поспешил осведомиться, на какую станцию ждать эту колесную крепость. - Заграбастать хочется? - блаженный погрозил корявым пальцем.- И не думай, твое благородие, отобьются красные, только людей зазря положишь... А тебя зато встреча ждет. Пришлют к нам, твое благородие, дружка твово, который из жандармов. - Какого еще дружка? - подполковник брезгливо поморщился.- Сарычевы отродясь с жандармами не знались. - Того не ведаю...- вздохнув, ведун задумался.- Во, нашел, кажись. Ты с ним в тюрьме сидел. Сдвинув на затылок папаху, Сарычев потер лоб, после чего проговорил неуверенно: - В лагере, наверное. Ну, были там офицеры жандармского корпуса... Усенко помню, Колосова, фон Штейница, Тихомирова, Барбашина, Максимова... Симеон Макарович вдруг принялся сильно кивать и подтвердил: дескать, именно Барбашина и пришлют большевички. Не выдержав, Гуртовой простонал: - Федька, кончай этот балаган. Смотреть стыдно. Пока не поздно, прикажи своим бандитам сдаваться. Ответом бывшего однополчанина Троелапов не удостоил, и лишь махнул своим орлам зажатой в рукавице нагайкой. Повстанцы повели пленных вдоль улицы, немилосердно тыча с спины остриями штыков.

25 февраля 1930. Москва.