Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Конюх, тот самый, с которым Юсуф ходил в дом разврата, где на палках бились, вошёл скорыми шагами. Офонас поглядел на него равнодушно. Конюх приблизился, тряхнул Офонаса за плечо внезапно.

   — Тебя господин ищет, посылал искать тебя. А я подумал, ты здесь. Ступай к нему, приказал послать тебя к нему...

Офонас бездумно и покорно встал и пошёл...

Микаил курил хукку. Офонас встал на колени и поклонился низко. Царевич не оставил хукку. Офонас стоял на коленях. Он чуял, что робеет царевич и досадует на себя. Офонас знал, что он, Офонас, тому причиной, но не загордился; только думал, что странен Микаил...

Наконец Микаил оставил хукку и сказал решительно:

   — Ты забудь иные мои слова, забудь. Я в тревоге. Ты оставайся со мной... — Микаил не договорил.

Офонас не подымался с колен.

   — Я не покину того, без коего мой путь нынешний не имеет полноты, — сказал тихо.

   — Скоро двинется дело. Скоро я увижу её.

   — Я не оставляю моего господина. А иные его слова я позабыл. Ведомо мне, каков человек бывает в тревоге...

В Смоленске, в темнице, писал о Махмуде Гаване: «Мелик-ат-туджар взял два города индийских, что разбойничали на море Индийском. Семь князей захватил да казну их взял: вьюк яхонтов, вьюк алмазов да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года, и рати с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов.

В Бидар мелик-ат-туджар вернулся со своей ратью на Курбан байрам, а по-нашему — на Петров день. И султан послал десять везиров встретить его за десять ковов, а в кове — десять вёрст, и с каждым везиром послал по десять тысяч своей рати да по десять слонов в доспехах.

У мелик-ат-туджара садится за трапезу всякий день по пятьсот человек. С ним вместе садятся за трапезу три везира, и с каждым везиром по пятьдесят человек, да ещё сто его бояр ближних. На конюшне у мелик-ат-туджара две тысячи коней да тысячу коней осёдланными день и.ночь держат наготове, да сто слонов на конюшне. И всякую ночь дворец его охраняют сто человек в доспехах, да двадцать трубачей, да десять человек с боевыми барабанами, да десять бубнов больших — бьют в каждый по два человека.

А ещё взяли три города больших. А рати было сто тысяч человек да пятьдесят слонов. А захватили они яхонтов без числа, да других дорогих камней великое множество. И все те камни, да яхонты, да алмазы скупили от имени мелик-ат-туджара, и он запретил мастерам продавать их купцам, что пришли в город Бидар на Успенье».

Офонас опять припомнил султанский поезд-выезд и принялся писать, покамест не позабылось. Многажды Офонас видывал, как выезжает султан поездом-выездом; и теперь, всякий раз, как припоминал, так тянуло описать словами, своими, пришедшими на ум. И писал:

«Султан выезжает на потеху в четвергъ да во вторникъ, да три с ним возыри выезжают. А матерь да сестра выезжают в понеделник. А жонок две тысячи выезжает на конех да на кроватех на золочёных, да коней пред ними простых в доспесех золотых. Да пеших с ними много велми, да два возыря, да десять возореней, да пятьдесят слонов в попонах сукняных. Да по четыре человекы на слоне сидит нагих, одна платище на гузне. Да жонки пешие наги, а те воду за ними носят пити да подмыватися, а один у одного воды не пиёт».

* * *

Султан совершал праздничный выезд, и Махмуд Гаван сопровождал его. Бояре ехали верхами в парадных драгоценных одеждах, а числом были до двух десятков. А слонов шло до трёх сотен, все в доспехах булатных, а на спинах воздвигнуты башенки булатные. А в каждой башенке по шесть человек были посажены, все в доспехах да с луками и стрелами в колчанах. А на самом великом слоне — дюжина воинов в башенке. И на каждом слоне стяги привязаны, а к бивням большие мечи весом по кантару каждый привязаны. А меж ушей слоновьих, больших, как пальмовые листья, сидит погонщик с погонялом — направляет слона. А кони в золотой сбруе. А верблюдов сто, а трубачей триста. А в носилках — триста жонок...

А за паланкинами с жонками в них шли танцоры, плясунов тоже триста, должно быть. Плясуны держались в шествии своего места положенного и на ходу быстром кидали кверху тёмные смуглые руки, изгибались телами, скоро отставляли зады круглые, обтянутые плотным шёлком шальвар; крутились кругом себя, откидывали головы и тотчас распрямлялись скоро...

Султан ехал верхом, наряженный в кафтан, унизанный яхонтами. На шапке-шишаке сверкал огромный алмаз. Колчан за плечом золотой, тоже яхонтами усажен, сабля в золоте, седло, сбруя конская — всё в золоте. Позади слон, камкой покрытый, идёт.

А Махмуд Гаван — на золотых носилках, балдахин бархатный, маковка золотая с яхонтами, а носильщиков два десятка.

Но самым красивым в шествии явился Микаил в повозке, украшенной золотом, а правил сам, а балдахин шёлковый с маковкой золотой, а коней четвёрка в золотой сбруе. А вокруг войско, и воины с обнажёнными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми луками большими. И кони все в доспехах.

А в шествии иные люди нагие все, только повязка на гузне, сором прикрыт...