Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

В салтанове же дворе семеры ворота, а в воротех седит по сту сторожев да по сту писцов кафаров. Кто пойдёт, ини записывают, а кто выйдет, ини записывают. А гарипов не пускают въ град. А дворъ же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да златом описан велми чюдно. Да во дворе у него суды розные.

Город же Бедерь стерегут в нощи тысяща человекъ кутоваловых, а ездят на конех в доспесех, да у всех по светычю».

* * *

Меж тем Микаил всё ездил к султану во дворец, всё говорил с ним. Но окружавшие султана Мухаммеда бояре чему-то в словах Микаил а противились. О чём говорил царевич с Мухаммедом-султаном, никто не знал. Один Хамид-хаджи знал, но теперь Офонас был далёк от Хамида-хаджи. Воспитатель царевича выглядел озабоченным. Быть может, потому что в городе ожидали прибытия Махмуда Гавана с войском...

Микаил также посетил мать султана, которая имела силу и власть при молодом султане; титуловали её титлом «махдума-джехан» — «повелительница мира». Она была старшей женой покойного Хумайюн-шаха, отца нынешнего султана. Махмуд Гаван обретался под её рукой-покровительством.

После смерти Хумайюна сделали султаном малого ребёнка, царевича Низама, старшего сына султанши. Тогда-то она и встала у власти. Двум везирам-сановникам она поручила дела правления; оба они были в Гундустане чужеземцы: Ходжа-и Джехан был из тюркских земель, а Махмуда Гавана многие полагали персом. Когда умер юный Низам, Махмуд Гаван подстроил убийство Ходжи-и Джехана. А султанша доверяла Махмуду Гавану во всём!..

Казалось, мать султана приняла какие-то слова Микаила. Он приехал из дворца довольный.

Порою Офонас призадумывался, пытался понять, чего же хочет Микаил. Но так и не смог понять.

А в городе говорили и говорили о Махмуде Гаване, который ушёл в поход. Говорили, гадали, удастся ли Махмуду Гавану взять Келну-крепость и порт Гоа[126]...

Ждали возвращения Махмуда Гавана.

Но он ещё не возвращался и не присылал гонцов.

Микаил был доволен и весел; призвал к себе Офонаса-Юсуфа, говорил с ним о пустяках, смеялся.

   — Что ты задумал, господин мой? — спрашивал Офонас.

   — Я ничего не задумал, — отвечал царевич. — И ты ни о чём не думай. Что тебе? Ты останешься жив...

* * *

Наконец вернулся Махмуд Гаван с войском. Город зашумел, заполнился многими людьми ещё более, чем прежде. Объявлены были празднества, игры, шествия.

Офонас толкался по улицам и площадям, глядел и слушал. Люди волновались, шумели; часто повторялись, звучали слова: «Виджаянагар», «Мубарак». Иные толковали о женщине, которая будто бы явилась новым воплощением страшной Кали, гундустанской богини войны!..

Теперь Офонас всё понял! Это имя — «Мубарак» — сказало всё! А спутница Мубарака, новое воплощение страшной Кали... Офонас не сомневался, что речь шла о Дарии-биби!..

Офонас спрашивал, что такое «Виджаянагар». Ему ответили, что Виджаянагар — это земля с большим городом укреплённым...

Офонас пошёл к Микаилу, спрашивал его...

   — Что ты задумал, мой господин?

   — Лучше ты скажи мне, чью сторону ты примешь?

   — Не могу понять твои слова...

   — Лжёшь? — Микаил сжимал плотно губы.

   — Я не лгу. Я знаю, что Мубарак создал своё княжество, захватил многие земли. И она, та, которую ты ищешь, она с ним.

   — Ты пировал на их свадьбе.

   — Они оба не сделали мне никакого зла, одно добро!

   — И ты не видел, как этот разбойник расправлялся с людьми?

   — А ты, господин мой, не видел никогда, как расправляются люди с людьми?

   — Я сделаю то, что намерен сделать! И ты будешь со мной.

   — Я оружия не подыму на Мубарака!

   — Да ты позабыл вовсе, кто ты и кто властен над тобой!

   — Я не позабыл твоего благородства.

   — Ты — ничтожный гарип! У тебя всякий благороден, кто даёт тебе деньги и простирает над тобой руку-покровительство. Ты мне нужен сейчас. А будешь противиться, я прикажу убить тебя, как твой Мубарак убивал своих противников.

Офонас встал на колени, пал ниц и коснулся лбом ковра у ног царевича Рас-Таннура.

   — Поднимись! — крикнул Микаил. И повторил: — Поднимись!

Но Офонас не поднимался. Он теперь лежал как мёртвый. Лицо его уткнулось в ковёр.

   — Мубарак должен погибнуть, — сказал царевич. — Такие, как он, гибнут скорее, нежели кто бы то ни было...

Офонас лежал вниз лицом и думал, что ведь и Дария погибнет вместе с Мубараком — Хусейном Али. Но сколько времени возможно было пролежать так?..

Офонас поднялся, неуклюже опираясь на руки, и сказал тихо:

   — Я буду тебе повиноваться.

Офонас пошёл в пристройку при конюшне, лёг. Бывало, он дремал и белым днём, но теперь не мог уснуть. Пошёл к своему коню Гарипу, сел на солому против него... Офонас молчал и даже и в уме ничего не говорил. Но рядом с Гарипом душа Офонасова размягчилась будто, и было чувство такое, будто Гарип знает всё, что случилось с Офонасом, знает и без рассказа Офонасова, знает и сочувствует, жалеет без слов, бессловесно. И чувство усиливалось, когда Гарип вдруг топал, стукал копытом, или подымал голову, шею тянул и ржал легонько... Возможно было бы долго просидеть так-то. Хорошо было...