Семь сестер. Сестра луны

Мария медленно побрела в хлев, где хранила свои материалы для плетения, бок-о-бок с тощим мулом и козой. Ее единственное требование, которое она всегда предъявляла Хозе и сыновьям, – не красть. Никогда не брать чужого, как бы трудно им ни жилось. Она знала, что многие нуждающиеся цыганские семьи, обитающие в Сакромонте, не чурались такого заработка, и при случае какой-нибудь сорвиголова из местных мог запросто опустошить карманы зеваки на базарной площади. Как правило, кончалось все это плохо: воришек ловили и отправляли за решетку. Или суровый испанский судья выписывал им такой штраф, который многократно превышал сумму того, что было украдено. Закон не проявлял снисхождения к цыганам.

Пока ее семью бог миловал: Мария полагала, что ни муж, ни сыновья не промышляют воровством и держат когда-то данное ими слово. Но возбуждение, охватившее Хозе, блеск его глаз, все это красноречивее всяких слов говорило о том, что муж не остановится ни перед чем, чтобы раздобыть деньги на платье для Лусии.

Выйдя из хлева, Мария взглянула на Альгамбру и невольно вспомнила, как совсем недавно дочь говорила ей, что она обязательно будет танцевать там в один прекрасный день. И тут Марию осенило. Она поняла, что ей надо сделать. Еще раз вздохнула и смахнула слезы, навернувшиеся на глаза. Немного успокоилась и вернулась в пещеру, застав Хозе выскабливающим остатки каши из котелка.

– Я перешью для Лусии свой наряд, в котором танцевала когда-то фламенко, подгоню по ее меркам, – объявила она мужу.

– Правда? Ты пойдешь на такой шаг ради дочери?

– Если это поможет уберечь тебя, Хозе, от тюрьмы, то да, пойду.

* * *

– Мамочка, ты слышала? Я буду танцевать в Альгамбре! А я же говорила тебе, что буду! Помнишь?

Лусия вонзила свои крохотные ножки в землю, а потом лихо отбила ими чечетку.

– Папа говорит, что на меня будут смотреть тысячи зрителей, и меня заметят и пригласят в Мадрид или Барселону, и я стану там звездой!

– Да, слышала, милая. Очень радостная новость.

– А ты, мамочка, будешь выступать? Папа будет, он говорит, что я должна украдкой пробраться на сцену, как только он начнет играть на своей гитаре. Говорит, что я еще слишком маленькая, чтобы меня допустили к выступлению по всем правилам. Ну, и как тебе папин план? Хороший, si

?

– Хороший, но прошу тебя, Лусия, – Мария приложила палец к губам, – об этом никому ни слова. Это наш секрет. Если кто-то узнает про то, что задумал твой отец, он может помешать, и тогда ваш план сорвется. Понимаешь меня?

– Si, мамочка. Обещаю, я буду молчать. А сейчас я пойду, потренируюсь.

Спустя два дня Мария взяла в руки ножницы и извлекла из сундука свое красивое платье фламенко. Насыщенного темно-красного цвета, расшитое белыми, черными кружевами и воланами. Когда-то она сама пришивала к платью все эти кружева. Она вспомнила, с какой радостью облачалась в этот наряд, когда была молодой, как сразу же преображалось ее тело, туго затянутое в корсет, как красиво опадали рукава с ее нежных плеч. А сейчас у нее было такое чувство, будто она собирается резать по живому собственное сердце, навсегда прощаясь со всеми своими девичьими мечтами, которым так и не суждено было сбыться. А ведь мечталось о счастливой любви, о довольных жизнью детках и о том, как, танцуя вместе с красавцем-мужем, они устремятся навстречу прекрасному будущему.

Чик! Чик! Чик!

 – проворно щелкали ножницы, отрезая один волан за другим и роняя их на землю. Мария оставила всего лишь несколько воланов и немного кружев, только то, что велел оставить Хозе.

Закончив, Мария сгребла в кучу обрезки от своего бывшего платья. Она понимала, что их еще можно использовать для украшения других платьев или пустить в ход для оторочки одной из своих юбок или жилеток, однако снова взяла в руки ножницы и продолжила кромсать обрезки до тех пор, пока от них не осталась лишь небольшая кучка маленьких кусочков ткани. Их Мария сгребла в корзину, подошла к печке и бросила в огонь.

* * *

Знойным июньским утром начался первый Concurso de Cante Jondo – Конкурс глубокой песни. Население Сакромонте увеличилось по крайней мере раз в двадцать, если не больше. Те цыгане, которые съехались в Гранаду со всей Испании и не смогли найти себе пристанище у родных и близких в самой деревне, разбили шатры прямо на горном склоне, вдоль узких тропинок, связующих пещеры Сакромонте друг с другом, а также в оливковой роще, которая раскинулась у подножья самой горы.

Приехали и дальние родственники Хозе из Барселоны: их каталонский акцент был таким же сильным, как и их аппетит. Мария приготовила огромный чан своего коронного блюда puchero a la gitanilla – жирное мясное рагу с овощами и турецким горохом, для которого пришлось, как ни жаль, пожертвовать самой старой из кур.

Рано вечером родственники из Барселоны снялись с места и двинулись дальше, прихватив с собой Филипе, который сгорал от нетерпения совершить вместе со взрослыми долгий спуск с горы в долину реки Дарро, а там снова подняться по склону уже другой горы к Альгамбре.