Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Адвокат привез кассационную жалобу. Плевицкая, не читая, подписала ее. На время действия кассации приостанавливалось исполнение приговора. Поэтому осужденную не переодели в арестантское платье — мешкообразную юбку, кофту из грубого сукна и белый полотняный чепчик. Несколько месяцев она оставалась и в прежней камере — до решения кассационного суда. Если приговор будет кассирован, Плевицкую должны будут передать новому суду присяжных, в другом департаменте. Если приговор останется в силе, переведут в Агепо, в женскую каторжную тюрьму. Тогда остается лишь маловероятная надежда на помилование или сокращение срока каторги президентом республики...

Надежды, надежды!.. 7 апреля 1934 года Плевицкая покинула, наконец, парижскую тюрьму «Птиит рокет», где провела почти полтора года, обжилась среди заключенных, надзирательниц, монашенок, относившихся к ней с определенными симпатиями. В камерах даже собрали для нее 150 франков, на которые ей купили пару туфель и провизию на дорогу... От посетившего ее Филоненко она узнала об отклонении кассации и вступлении приговора в силу. Известие поразило ее. Она рухнула на койку и проплакала весь день и ночь...

Было составлено от имени Плевицкой прошение о помиловании и подано министру юстиции Марщандо. В прошении, между прочим, говорилось: «Плевицкая — искупительная жертва. Она заплатила за преступную деятельность некоторых иностранных организаций во Франции и вновь и вновь твердит о своей полной невиновности. Осужденная убеждена, что след ее мужа рано или поздно отыщется, он даст о себе знать, и тогда все обвинения против нее спадут, как осенние листья с некогда пышной кроны дерева...»

Плевицкая не скрывала, что путешествие из Парижав каторжную тюрьму в фургоне для заключенных, разделенным на крошечные зарешеченные кабинки, очень пугает ее.

«Боюсь, запрут меня там и останусь я одна в этой клетушке на всю жизнь», — говорила она тюремщикам...

«Путешествие» Плевицкой началось. Первый этап — поездка из «Птит Рокет» в тюрьму Фрэн под Парижем, где собирали партию заключенных для отправки дальше. Либо в Ренн, либо в Агепо. Плевицкая бродит по камере в арестантском платье и котиковом манто. Она очень страдает: не может исповедываться, ибо в «Птит Рокет» нет русского священника...

В виде исключения, по приказу министра внутренних дел, Плевицкой разрешено свидание с адвокатом. Эта небольшая задержка позволила ей избежать отправки с партией в Ренн. Плевицкая получает направление в тюрьму Фрэн — всего в 15 километрах от Парижа — целый тюремный городок, окруженный высокой каменной стеной. Следует миновать одни ворота, другие. Возле третьих показать разрешение монахине. Слева от стены расположены дома тюремного персонала. Справа — большие корпуса для заключенных, больница, колония малолетних и даже ясли для детей арестованных. Миновав ворота, заключенный попадал в небольшую приемную. Стол и два стула, табуретка для арестанта, голые стены — вот их обстановка.

— Голубчик вы мой, — «обращается к Филоненко с рыданием в голосе Плевицкая. — Ангел! Спасибо, что не забыли меня, несчастную. Гляди, старухой стала я в этом Фрэне. — Полосатое платье арестантки, из-под которого торчит рубаха из грубой холстины, чепец на голове, толстые чулки и сабо и впрямь старят ее чуть не на два десятка лет.

Адвокат рассказывает ей о посещении министра юстиции — он просил о возможности замены одиночного заключения на общую камеру. Есть надежда.

— Буду за вас денно и нощно молиться, — говорит Плевицкая. — Снизошли до меня, спасибо. А еще спасибо митрополиту Евлогию: батюшку прислал, чтобы меня исповедовать. Очень утешил меня батюшка... У меня же и гроша нет. Вот и кофе пью без сахара, хлебушком закусываю. Беда — кофе мне пить нельзя: сердцебиение начинается. Кофе да кофе, а чая нет. Одно осталось развлечение — пятнадцатиминутная прогулка во дворе. Встаем в шесть сорок пять. В мастерской клеим разную картонную мелочь за два франка в день. А у меня б тысяч судебных издержек, остается франк, из которого половина — на мое тюремное содержание... Я знаю: никогда не выйду отсюда и мужа — Колечку — никогда не увижу. Сердце у меня часто болит, особо если в карете куда везут, разделенной на клетки. Тут не быть мне живой, знаю. Просьба у меня: вы можете передать письмо госпоже Миллер?

— Нет, таких прав у нас нет, — решительно отказывается Филоненко.

— Тогда скажите ей, что я страдаю за нее, что думаю о ней. Она прекрасный человек. Пусть простит меня. Пусть поможет в моем горе и присоединится к просьбе о помиловании. Земно ей за это кланяюсь...

Надежда Васильевна, стоя на пороге приемной, провожает гостя. Медленно закрываются двери. Треск ворот... вторых... первых.

Вскоре, по слухам, Плевицкую перевозят в Ренн.