Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

— Вот тут вы и ошибаетесь, — возразил Сигодуйский. — Хочу вам кое-что напомнить. Пустой, но прелюбопытный случай. Вам Ирина, конечно, рассказывала о нашем вояже из Крыма? Да? И не сомневался. Может, вы запомнили и тот факт, что у нас на борту неожиданно оказались и деклассированные офицеры — члены банды капитана Орлова? Это были окончательные бандиты, готовые убивать и грабить своих и чужих, не верящие ни в бога, ни в черта. Много подлых дел оказалось на их совести. Зная, что всех ждет в лучшем случае петля, они тайно покинули наш кораблик и сумели затеряться в Константинополе. С тех пор я не имел счастья встречаться ни с одним из них. И вдруг — представьте! — два дня назад, находясь в поиске квартиры, встречаю абсолютно незнакомого мне человека, который, раскинув руки, бросается целовать меня, крича:

— Ба, Сиг! Что за встреча! Браво! Да ты ничуть не изменился. Сиг! Я узнал бы тебя и с расстояния пушечного выстрела, спаситель ты мой!..

А надо вам сказать, Андрей, что очень не люблю я, когда меня так называют, на «ты» к тому же, и почему-то считают спасителем, коим я для этого человека никогда не являлся и на брудершафт с ним не пил. Человек, однако, тоже изумился и отступил. И я тут же узнал его. Он из тех, из орловцев, это без сомнения. И представьте, фамилия его тут же приходит мне на память. Странная такая фамилия, редкая — «Дузик». Я и спрашиваю:

— Так вы, Дузик, из орловцев?..

Белопольский насторожился: какие-то еще неясные воспоминания поведала эта фамилия и у него.

— Почему это «из»? — отвечает он нагло. — Я Дузик, но я сам по себе. Дай обниму тебя, любезный мой Сиг. Не одолжишь ли мне сотню франков с отдачей? Проигрался тут на днях, рассчитывал отдать сегодня — не получилось. Дай, брат, ты ведь добрый. Клянусь, верну. Через неделю-другую, клянусь всеми святыми. Ты здесь живешь? Я тебя найду!

Я дал ему десяток франков и еле отбился. Мерзкий, скользкий тип! Вот так вырождается русское воинство...

— Ну, не все же такие, — вставила Ирина, внимательно слушая беседу. — Сколько прекрасных, честных людей живет в Париже?

— А сколько негодяев? — рассердился Андрей: — Ты забыла о тех, кто подстроил мне аварию? Это ведь тоже были когда-то русские офицеры...

Дмитрий Снгизмундович потребовал, чтобы Андрей подробно рассказал о случившемся.

— Не нравится мне все это, друзья, — сказал он, выслушав длинный рассказ Андрея. — Надо все это обдумать серьезно. А пока забудем об этом и будем обедать.

Разговор, который повел на следующий день Сигодуйский, был очень серьезен. Дмитрий начал с того, что... предложил им немедля покинуть Францию. В Париже после аварии Белопольский вряд ли сможет рассчитывать на работу шофера такси. Ему придется трудно: машин на улицах все больше, движение интенсивней, пассажиры и полицейские, точно сговорившись, то и дело придираются к водителям. Работу без сомнения придется менять. Присутствие где-то поблизости группы «полковника» и полное незнание того, что они замышляют в отношении Белопольского, сделает их жизнь невыносимой, полной ежеминутного ожидания удара из-за угла. Тут лишь два выхода. Первый — добыть эти сведения от противника, наступать, захватить, скажем, того же Дузика, который судя по всему, трус и, если припугнуть его полицией, расскажет все. Но кто из них способен сейчас на подобные действия, — налететь, захватить, — когда все они, не в обиду для каждого будет сказано, — инвалиды? Остается второй выход — бежать из Парижа. Это однозначно.

— Так что же, Дмитрий, ты рекомендуешь нам возвращение в Бизерту? Где там работать? Мы же все умрем с голода.

— Твоя правда, Ирина. Но я не думал и минуты о возвращении в Бизерту. Есть иной вариант. С моей точки зрения, очень перспективный. Надо лишь десять минут, чтобы ввести вас в курс дела, друзья. Готовы ли вы выслушать меня сейчас?

Андрей и Ирина приготовились внимательно слушать. И вот что поведал им Сигодуйский.

...Еще в конце двадцатых годов в среде русских эмигрантов, главным образом крестьян и казаков, вырвавшихся из Турции, испытывавших все невзгоды жизни на Балканах, большую популярность получил призыв «сесть на землю» — получить в свое пользование участок величиной хоть со шляпу и кинуться обрабатывать его со всем рвением селянина, надолго оторванного от дела войной. Первой страной, готовой принять русских, оказался, как ни странно, Парагвай — далекая латиноамериканская республика, обещавшая переселенцам не только бесплатную землю и примитивные орудия труда, щедрые посулы и небольшую ссуду для обзаведения немудреным хозяйством.