Читаем Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья полностью

Нынче Врангель впервые принимал Венделовского не в Сремских Карловцах, а на купленной не так давно Топчидерской даче, которую охраняли денно и нощно караулы кубанских лейб-казаков. На даче среди прекрасного парка находились шофер личного авто, два . товара, ординарцы, адъютант. Часто навещала Петра Николаевича миловидная, худенькая, жизнерадостная, похожая на английскую мисс, далекая от дел и от политики жена Ольга Михайловна. Привозила детей — Петра, Наталью и Елену. Врангель всегда оставался любящим мужем и отцом. Казалось, был рад сбросить ярмо политического деятеля и командующего, стать «простым человеком». Большую часть свободного времени посвящал Петру: ему исполнилось двенадцать лет, его ждала военная карьера. Дай бог, чтобы она сложилась! Недаром род Врангелей в разных странах представляли четырнадцать фельдмаршалов и бессчетное количество генералов разных армий... Пока характер и внешность сына не радовали Петра Николаевича: коротко стриженный мальчик, невысокий, в галстуке и сером костюмчике с короткими рукавами. Лицо подвижное, доброе, даже, пожалуй, безвольное — влияние материнской породы несомненно. Но для подготовки настоящего солдата, слава богу, еще есть время.

Визит Венделовского начался с осмотра виллы. Врангель не скрывал радости — провел по столовой и гостиной, показал кухню, вывел на балкон, чтобы гость мог полюбоваться открывающимися отсюда красотами. В просторном кабинете расположились друг против друга, утонув в мягких креслах. Врангель, желая подчеркнуть полное доверие к своему дипкурьеру, не сел за письменный стол. Они не виделись более десяти дней, и Альберт Николаевич коротким, пристальным взглядом оценил патрона. Мало изменился «болярин Петр»: высокая, стройная фигура джигита в серой форме казачьего войска, длинный кинжал, узкий ремешок, стягивающий в рюмку тонкую талию, гордо посаженная голова с всегдашним выражением превосходства. Только с близкого расстояния можно было увидеть мазки, что оставляло время. Осунулось, пожелтело костистое лицо, посветлели глаза, серебро коснулось коротких усов, и — что особенно поразило Венделовского! — разгладились резкие, повелительные складки между бровями. Тонкие губы с чуть отвислой нижней непроизвольно вздрагивали, кривились. Это был Врангель и... не Врангель. «Укатили сивку крутые горки», — подумал Альберт Николаевич с внезапным состраданием: главком всегда хорошо относился к своему дипломатическому курьеру, был против бесчисленных его перепроверок, устраиваемых контрразведчиками, считал человеком интеллигентным, из своего круга, не разрешал себе ни строевого тона, ни излишнего, показного покровительства.

Как обычно, после возвращения разговор начинался с подробного рассказа Венделовского о своих вояжах — о том, что видел, о жизни европейских столиц, о настроениях народа и армии. Казачок приносил затейливый серебряный поднос с гравировкой, небольшой серебряный самовар, чайный прибор, вазочки с вареньем, домашним печеньем и восточными сластями, коньяк и рюмки.

— Здоровье и успехи вашего превосходительства! — провозглашал Венделовский.

— За успех дела, которому мы служим! — уточнял гл а в нокома ндующи й.

Они чокались.

Врангель непременно сам разливал чай, подчеркивая полную, почти дружескую интимность их встречи. Альберт Николаевич, последний маршрут которого шел к Парижу, а затем, через Берлин, к Софии, начал рассказ с поездки по столицам. Венделовский не скрывал озабоченности: русскую эмиграцию раздирают распри (позволил себе даже пошутить: «Если на садовой скамейке четверо русских, трое из них — обязательно представители разных партий»).

От раскола не удержалась даже православная церковь. Русские политические деятели в Берлине и Париже составляют два лагеря, сплотившиеся вокруг великих князей, каждый старается перетащить на свою сторону армию (Врангель, сомкнув тяжелые веки, прискорбно покивал: да, приходится отбиваться всеми способами). В то же время лидеры левых организаций заявляют, что русской армии уже нет, а есть беженские колонии и трудовые артели в разных странах, которые добывают средства к существованию своими руками. (Врангель усмехнулся недобро, нахмурив высокий от залысин лоб: мы-то знаем, что это не так).

— Армия жива, но после самоубийства Перлофа разведка захромала на обе ноги. Климович — стар, ленив. Его помощники — бездарь! Ни одного творческого человека, заплечных дел мастера и только... Я решил: сделаю все, чтобы армию не вовлекли в политическую борьбу. Жду и в зависимости от дальнейших шагов великих князей стану принимать решения, оставляя за собой свободу действий, разумеется... Но что пишут и говорят о лидерах западноевропейских стран — суммарно, пожалуйста.

— Можно сказать однозначно, ваше превосходительство. Лидеры европейских правительств больше всего боятся своих народов. Реальной помощи нам ждать неоткуда. Если только от Торгово-промышленного союза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее