— Подумал, что ты давно тортов не ела, — Китаев оглядывается. — А у тебя неплохо. Даже чисто.
Ника поправляет бамбуковую салфетку на столе. Рома говорит, что в ее квартире пусто. Время от времени пытается ей помочь, приносит ненужную ерунду вроде вот этой салфетки, новой подушки или прикроватного коврика, без которых Ника обошлась бы. Но в итоге ей эти вещи нравятся. С ними, конечно, лучше, чем без них.
Китаев сбрасывает пуховик, идет на кухню. Света в зеркале снова указывает на выход — вали, мол, понимает Ника. Она сует босые ноги в ботинки, тихо открывает дверь, но на этаже ее ждут парни Китаева. Они стоят у лестницы, не обойти.
— Все в порядке? — Китаев выглядывает с кухни.
Ника кивает, возвращается в квартиру.
— Ты будешь чай? — спрашивает она, нащупывая телефон в кармане.
— Я заварил уже. Все, как ты любишь, садись.
Что делать — Ника садится за стол. Торт уже нарезан, один кусок ждет ее на блюдце. Китаев хозяйничает: наливает Нике чай, придвигает сахарницу, и Ника в который раз поражается его умению чувствовать себя как дома везде и всюду. Она пишет Роме сообщение: приехал Китаев. Отправляет. Блокирует экран.
Что-то скребется. Ника пытается понять, откуда звук. Она же сыпала за плинтус яд, раскладывала ловушки, неужто мало?
— Ты слышишь? — спрашивает она, и Китаев поднимает брови.
— Что?
— Что-то шуршит.
Пару мгновений он прислушивается и качает головой.
— Душа моя, ты ешь давай. Я к тебе по делу. Начальника полиции вчера убили. Друга моего.
— Плохо, — отвечает Ника. Она не испытывала симпатии к Широкову, но он заслуживал не смерти, а тюрьмы скорее. Ну, или хотя бы суда. — Нашли, кто это сделал?
Китаев качает головой, закашливается. Ника молча ждет, когда его приступ уймется.
— С другой стороны, он ведь и так болел.
— Ну ты, конечно, тварь — так говорить. Меня, получается, тоже можно в расход? Или тебя.
Ника многозначительно молчит, смотрит сквозь Китаева, попивая чай.
— А в «приют» зачем ходили с Ромкой и Андреем?
— Захотелось.
— А если они узнают, кто ты?
— Я и не скрывала.
Китаев подается ближе.
— Ты понимаешь же, что так нельзя?
— Мне можно все, — отвечает Ника. — Я — новый аватар Великого духа, если ты не в курсе.
Китаев хмыкает. Шуршание делается громче, когда он открывает рот. Как будто крыса у него внутри, заблудилась в животе.
— Ты думаешь, твой папка что-то там решал? Он был клоуном. И ты такая же. Хотя чего с тебя взять, — он машет на Нику рукой. — Признайся, это же ты подожгла девицу на чердаке.
Ника качает головой — нет, не она конечно же.
— Ну кто тебе поверит? — вторит ей Китаев. — Хотя, может, и правда не помнишь. Ты же на таблетках.
— Я их не пью давно.
— Тем более! — Китаев торжествующе вскидывает руки. — Еще бы ты что-то соображала.
— Я никого не убивала, — говорит она. — Я помню, что было на самом деле. И если надо, расскажу об этом.
— Душа моя, сама ты — вряд ли. Но не волнуйся, мы за тебя расскажем.
— Кто «мы»? — спрашивает Ника. Ее начинает подташнивать, голова кружится.
— Ты пей, пей, — говорит Китаев. Его лицо подрагивает, растекается, свет меняет цвет. Голова кружится сильнее, мир едет по наклонной в бездну.
Ничто не скребется больше, тишина.
выдох последний
Так вышло, что Рома слишком много врал по жизни.
Врал, что заболел: грел градусник на батарее и прогуливал школу. Один раз нагрел до сорока, мама чуть не раскусила.
Врал бывшей, что занят по работе, а сам ехал на охоту. Что стоило сказать правду?
Врал, что есть деньги.
Врал, что не устал, что все в порядке, что все его устраивает.
Зачем-то врал, когда Ника спросила про зубные щетки, глупо же. Ну, бывшая забыла, и что с того? Они не так давно разъехались, а Рома не так часто убирался. Но начал врать про друга, хотя перед Никой он уж точно отчитываться не должен. Начни он отчитываться перед каждой бабой, чьи сиськи видел, оправдывался бы до поросячьей Пасхи. И главное, потом от бывшей ему упало сообщение:
Китаеву он тоже врал.
После визита Светы с ее бубенчиком на шее он начал собирать информацию. Оказалось, что компания, распространявшая брошюры, была связана еще с несколькими ООО, которые занимались вещами более приземленными. Все они так или иначе вели к бывшим членам «Сияния», а от них — к вдове Дагаева и дяде Толе Китаеву. К нему-то Рома и устроился.