Семь столпов мудрости

Новости из Рабега были хорошими, и турки не пытались воспользоваться незащищенностью Йенбо. Это была наша удача, и когда радио Бойля успокоило нас, мы очень ободрились. Абдулла был прямо под Аис; мы были на полпути в Веджх; инициатива перешла к арабам. Я был так рад, что не сдержался и, ликуя, сказал, что через год мы будем стучаться в ворота Дамаска. Холод прошел по палатке, и мои надежды угасли. Позже я слышал, что Виккери пошел к Бойлю и страстно обвинил меня в хвастовстве и визионерстве; но, хотя эта вспышка была глупой, это не было несбыточной мечтой, так как пять месяцев спустя я был в Дамаске, а через год после этого — de facto[55] его губернатором.

Виккери разочаровал меня, а я злил его. Он знал, что я некомпетентен в военном плане, и считал нелепыми мои политические идеи. Я знал, что он опытный солдат, в котором нуждалось наше дело, и все же он, казалось, не видел его силы. Арабы чуть не потерпели крушение из-за этой слепоты европейских советчиков, которые не хотели знать, что бунт — это не война; на самом деле, в его природе больше от мирного времени — возможно, от всеобщей забастовки. Союз семитов, идея и вооруженный пророк обладали неограниченными возможностями; при умелом руководстве они были бы не в Дамаске, но в Константинополе, которого достигли в 1918 году.

Глава XXIV

На следующий день, ранним утром, увидев, что «Хардинг» разгружают без конфликтов, я сошел на берег к шейху Юсуфу и нашел его, когда он помогал испуганным жителям деревни, полиции из племени биша и команде людей старого Мавлюда наскоро сооружать баррикаду на конце главной улицы. Он рассказал мне, что пятьдесят диких мулов, без поводьев, без узды, без сбруи выпустили этим утром на берег с корабля. Благодаря скорее удаче, чем мастерству, они были спешно заперты на рынке: выходы были теперь надежно перекрыты, и там они были вынуждены остаться, бросаясь на лавки, пока Мавлюд, которому они были предназначены, не сообразил бы для них какой-нибудь сбруи. Это была вторая партия из пятидесяти мулов для верхового отряда, и, как нарочно, из-за наших опасений в Йенбо, мы запаслись на «Хардинге» веревками и удилами в достаточном для них количестве. Так что к полудню лавки были снова открыты, и ущерб оплачен.

Я пришел в лагерь Фейсала и застал его за делами. Некоторые племена получали плату за месяц; всем раздавали пищу на восемь дней; палатки и тяжелый багаж убирали; делались последние приготовления к походу. Я сел и стал слушать, как болтали домашние: Фаиз эль Гусейн, шейх бедуинов, турецкий служащий, хронист армянской бойни, а теперь секретарь; Несиб эль Бекри, землевладелец из Дамаска, у которого жил Фейсал в Сирии, теперь изгнанный из страны и находящийся под смертным приговором; Сами, брат Несиба, выпускник Юридической школы, а теперь помощник казначея; Шефик эль Эир, бывший журналист, теперь помощник секретаря, маленький белолицый человек, всегда хитрый, разговаривающий шепотом, честный в своем патриотизме, но в жизни извращенец и скверный сотрудник.

Хасан Шараф, врач из штаба, благородный человек, который предоставил не просто свою жизнь, но и свой кошелек на службу арабскому делу, жаловался, полный отвращения, что обнаружил свои сосуды разбитыми, а лекарства — перемешанными на дне своего ящика. Шефик, поддразнивая его, сказал: «Разве ты ждал от восстания удобств?», и контраст их поведения с несчастным положением привел нас в восторг. Среди тягот избитый юмор стоил всего остроумия мира.

С Фейсалом вечером мы поговорили о предстоящем походе. Первый переход был коротким: в Семну, где были пальмовые рощи и полные колодцы воды. После этого выбор пути может быть определен, только когда наши разведчики вернутся с докладами о прудах с дождевой водой. По берегу, прямой дорогой, до следующего колодца предстоит пройти шестьдесят миль без воды, и для нашей многочисленной пехоты это долго.