Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции

VIII. В нашем нынешнем состоянии сомнения и невежества почти невозможно себе представить внезапное озарение разума и фантазии, быстро растущее ощущение силы, легкости и, в истинном смысле

, Свободы, которые немедленно вызвало бы такое благотворное влияние во всех областях искусства; освобожденный от колебаний и трудностей, связанных со свободой выбора, составляющей половину всех неудобств в мире, освобожденный от сопутствующей необходимости изучения всех прошлых, настоящих и даже возможных стилей, и получивший возможность путем концентрации индивидуальной энергии и участия в совместном действии коллективной энергии проникать в самые сокровенные тайны принятого стиля, архитектор обнаружил бы, что все его представления расширились, его практические познания упрочились и стали готовы к применению, а его воображение стало веселым и сильным, как дитя, которое беззаботно играет в цветущем саду, обнесенном оградой, и, дрожа, цепенеет, если его оставить одного в бескрайнем поле. И то, какими разнообразными и блестящими были бы результаты не только во всех областях искусства, но и во всем, что связано с национальным процветанием и достоинством, так же трудно себе представить, как и невозможно предвидеть, но первым, хотя, возможно, и не самым заметным результатом было бы возросшее ощущение нашей общности, скрепляющее патриотическим чувством любую нацию, гордое и радостное признание нашей связи друг с другом, взаимопонимания и желания во всех отношениях сознательно повиноваться каждому закону, действующему в интересах общества, а также барьер, самый лучший, какой можно придумать, для бессмысленного соперничества между высшим и средним классом в украшении домов, мебели и учреждений; и даже сдерживание многого из того, что является напрасным и нездоровым в разногласиях религиозных партий по вопросу о материальной составляющей церковного обряда. Это, как я уже сказал, были бы первые следствия. Десятикратная экономия, которая вышла бы благодаря простоте практики; домашние удобства, не нарушаемые капризами и ошибками архитекторов, не знающих возможностей стилей, которые они используют; симметрия и красота гармонизированных улиц и общественных зданий – это еще не самые значительные результаты, которых можно было бы достичь, и все их просто невозможно было бы перечислить и предугадать. Я позволил себе слишком долго предаваться умозрительным рассуждениям о потребностях, которые, вероятно, являются не самыми насущными и серьезными, и о чувствах, которые мы только чудом могли бы возродить. Могут подумать, будто я не осознаю трудность того, что предлагаю, или незначительность данного предмета по сравнению со многими, которые затрагивают наши интересы и требуют рассмотрения в наше бурное время. Но пусть другие судят о трудности и важности. Я ограничился простой формулировкой того, что нам необходимо прежде всего почувствовать и сделать, если мы хотим, чтобы у нас была архитектура; но кто знает, может быть, нам вовсе и не нужна архитектура. Есть немало людей, которые чувствуют то же, что и я, и которые многим жертвуют ради достижения той же цели; и мне жаль видеть, что их усилия и жертвы напрасны. Я назвал поэтому единственный путь, который ведет к этой цели, не рискуя даже высказать мнение по поводу желательности ее достижения для всех. У меня есть мнение, и то, с каким жаром я говорил, могло ему повредить, но я высказывал его без всякой самонадеянности. Я слишком хорошо знаю, насколько преувеличенное значение может приобретать преследуемая человеком цель в его глазах, чтобы я верил своему собственному впечатлению о важности цели, касающейся Архитектуры; и все-таки, думаю, я не вполне ошибаюсь, рассматривая ее как, по крайней мере, полезную в отношении национальной занятости. В этой мысли меня утверждает то, что я вижу, проезжая по государствам Европы. Весь ужас, отчаяние и недовольство, от которых страдают нации, могут объясняться как разными второстепенными причинами, главная суть которых состоит в том, что Господь осуществляет через них Свою волю, так и простейшей причиной, состоящей в том, что людям нечем заняться. Я не глух к страданиям рабочих и не отрицаю более очевидные и существенные причины их выступлений, как то: безрассудная подлость руководителей мятежа, отсутствие элементарных нравственных принципов у высших классов и простого мужества и честности у глав правительств. Но сами по себе эти причины в конечном счете прослеживаются вплоть до более глубокой и простой: за безрассудством демагога, безнравственностью среднего класса, изнеженностью и вероломством знати стоит в этих странах самая распространенная причина, создающая весьма благоприятную почву для бедствий в стране, – праздность. В наших благих порывах, день ото дня все более многочисленных и все более тщетных, мы слишком много думаем об усовершенствовании человеческой природы с помощью советов и наставлений. Но мало кто к ним прислушивается: самое главное, что необходимо людям, – это занятие. Я не имею в виду работу ради куска хлеба – я имею в виду работу в смысле приложения духовных сил – либо для тех, кто не сталкивается с необходимостью труда ради куска хлеба, либо для тех, кто не хочет работать, хотя и имеет такую необходимость. В наше время у европейских наций существует большое количество нерастраченной энергии, которую надо направить на развитие ремесел; существует множество праздных полуджентльменов, которым следовало бы стать сапожниками и плотниками; но поскольку они не станут ими, так как могут позволить себе это, дело филантропов позаботиться о том, чтобы они имели какое-то другое занятие вместо причинения беспокойства правительству. Бесполезно говорить им, что они глупцы и что в конце концов они только сделают несчастными и себя, и других: если им больше нечего делать, они будут безобразничать; и человек, который не хочет трудиться и для которого не существует способов умственного наслаждения, точно так же станет орудием зла, как если бы он целиком продался Сатане. Я достаточно хорошо знаю ежедневную жизнь образованных молодых людей во Франции и в Италии, чтобы отметить, как оно того и заслуживает, величайшую национальную нестабильность и деградацию; и, хотя наша торговля и такая наша национальная черта, как трудолюбие, в основном охраняют нас от подобного паралича, будет небесполезно задаться вопросом, так ли хорошо продуманы основные имеющиеся у нас и развиваемые нами формы занятости, чтобы они могли способствовать самосовершенствованию и развитию личности.