Голос же Филиппа от Капетингов, послышавшийся как бы отда-то снизу, показался мне не более, чем змеиным шипением:
-Старый Жак наговорил уже больше слов, чем за все минувшие семь лет. Граф, неужели ни одно из них так и не разбудило вашей памяти?
-Сожалею, Ваше Величество,- посочувствовал я уже не себе, а королю.- Однако теперь подозреваю, что Великий Магистр не знает этого слова.
-Вполне возможно,- сказал король, убирая руку с орлиноголового подлокотника кресла, потому что его пальцы побелели, то ли от холода, то ли от гнева.- Однако одно священное слово он произнес, и оно оказалось ложью. Слово, данное мне.
-Ваше Величество, вы полагаете, что Великий Магистр лжет и теперь, перед смертью?- нарочито изумился я.
-А как полагаете вы, граф?- резко произнес король, не поворачивая головы в мою сторону и глядя на комтура Нормандии Жоффруа де Шарну, вторившего теперь речам своего монсиньора.
-Полагаю, что лжет тот, кого здесь нет,- ответил я.
-Что вы имеете в виду, граф?- вполне искренне полюбопытствовал король.
-Только то, что НЕВИНОВНОСТЬ остается не менее тайным словом, Ваше Величество,- сказал я.
Король промолчал, и по короткому облачку пара, потянувшемуся из щелки между его губами, я мог догадаться, что он тягостно вздохнул.
Пальцы другой его руки, одетой в алую перчатку, шевельнулись, и меня повели прочь.
Сквозь щель между грохочущими вокруг меня стражниками проскользнул Вильям Ногарэ.
-Граф, вы сами отрезали себе все пути,- вполне сочувственно проговорил он.- Зачем вам это было нужно?- И не дожидаясь моего ответа, он добавил: - У Его Величества нет выбора. Если Великий Магистр унесет это слово в могилу, то и вы из свидетеля превратитесь в опасное лицо, тайной которого могут воспользоваться враги королевства...
-Я знаю, что, когда высыхает речное русло, мельничное колесо должно остановиться вместе с жерновом,- прервал я Вильяма Ногарэ, чувствуя прилив досады.
-Так Его Величество и сказал!- растерянно воскликнул Вильям Ногарэ, но, тут же справившись со своим удивлением, добавил.- В конце концов, не от одного только слова могла бы зависеть ваша жизнь, граф. Если бы только Старый Жак признался, куда делось золото Ордена...
Внезапно и совершенно ни к месту меня стал разбирать смех, и я проговорил:
-Если дело стало только за этим, то я вполне готов взять всю вину на себя. Каюсь. Золото Ордена украл и спрятал ваш покорный слуга.
-Вот как!- недоверчиво усмехнулся Вильям Ногарэ.- И где же вы его укрыли, граф?
-В дерьме,- честно признался я. Чему хитрые и ушлые люди никогда не верят - так это самой чистой правде.
-Площадная шутка, граф,- поморщился Вильям Ногарэ,- не красящая такого высокородного человека, каким являетесь вы.
-И тем не менее, я говорю сущую правду,- твердо сказал я.- Золото Ордена - в самом настоящем дерьме...
Мысли мои разыгрались, и я добавил, уже неимоверным усилием давя смех:
-...которое для меня куда дороже самого золота.
Вильям Ногарэ отстал, однако вскоре настиг меня вновь, успев протиснуться в закрывающуюся за моей спиной в последний раз дверь тюремного застенка.
-Его Величество помнит, что однажды вы, граф, спасли ему жизнь,- сообщил он мне, запыхавшись.- И к тому же Его Величество сказал, что даже король не в силах лишить благородного человека его свободной воли и его свободного выбора.
Он раскрыл перед моим лицом руки, и я увидел на одной его ладони пузырек темного стекла, а на другой - огниво.
-Смею вас уверить, граф,- добавил Вильям Ногарэ,- что действие этого яда незамедлительно и вызывает очень приятное чувство отрешенности от всего земного.
-Благодарю вас, мессир, - сказал я, вспоминая о всяких отравах, способных превратить и саму смерть в подобие нескончаемо суматошной и совершенно бесплодной жизни.- Однако я предпочту умереть, греясь под ясным голубым небом у приятного камелька.
Через час мне принесли диковинную одежду, которая напомнила мне о празднестве Золотого Осла - и напомнила совсем неспроста, ибо, как только тяжелые французские двери раскрылись и выпустили меня из тьмы под ясное голубое небо в последний раз, я тотчас очутился в самой гуще удивительной, пестрой процессии, двигавшейся мимо королевского Дворца в сторону Сены и моста через нее, соединявшего речной островок Сите со всей остальной Францией.
Толпа, с радостью повалившая на праздник и оттесняемая на две стороны высокими и хмурыми воинами, приветствовала всех участников процессии, а среди них и безымянного графа де Ту, семенившего в саване, что был сшит из чернобелых заплат. Она, толпа, приветствовала его хлопками, ругательствами, свистом, обглоданными костями, плачем, благословениями и молитвами.