Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

-Должно быть, этого дервиша звали не иначе как Хасан ДоброеУтро,- не сдержавишись, вставил я, и мы все трое посмеялись, а громче всех, подняв панику среди серебристых рыбешек, хохотал наместник Лев Кавасит.

Но то, как говорится, было только начало и день первый. Корабль плыл по морю, Иоланда как всегда целовала своего сына, а он как всегда норовил куданибудь побежать и куданибудь сунуть свой нос: то помочь кормчему, которому без Жиля было трудно управляться с рулем, то проверить, хорошо ли натянут парус.

Вдруг Жиль приметил вдалеке темную мушку и без опаски спросил у сумрачных, бородатых мужей, что за диковинка движется навстречу. Бородатые мужи, однако, сами задали Жилю вопрос: что он там разглядел своими острыми глазенками. Жиль присмотрелся и рассказал мужам, что видит такой же корабль, только парус у него не белый, а черный, и крест посреди не красный, а белый. Мужи, обманув моего отца, ничего ему не объяснили, а только очень всполошились. Они приказывали сворачивать то в одну, то в другую сторону, но встречный корабль оказался точно привязанным к кораблю тамплиеров невидимой нитью.

Наконец, видя, что встреча неизбежна, начальник корабля прогнал Иоланду и ее сына в узкую каморку, что располагалась на корме, а сам стал надевать свою кольчугу, блестевшую, как рыбья чешуя.

Вскоре корабли поравнялись бортами. Отец рассказывал, что раздался глухой удар, от которого их обоих швырнуло от одной стенки до другой, а вся палуба задрожала, и спустя еще мгновение до слуха донеслось то же самое, что было слышно, когда они сидели в сарацинском шатре и сами дрожали от страха: яростные крики, звон мечей и стоны умирающих.

На этот раз Жилю удалось вырваться из рук матери. Он приник к самой широкой щелке между досками и увидел, что встречный корабль привез много воинов, раза в два больше, чем было на их собственном, и все они теперь перебираются через борта к ним и лезут в драку, потому что воины в белых плащах вовсе не хотят принимать их на свой корабль.

На незваных гостях колыхались черные плащи с белыми крестами, а больше они ничем не отличались от франков и кричали на одном с ними языке. Копья и мечи тамплиеров поражали их, и кое-кто из них падал на свой корабль, а кое-кто валился в воду, но их все равно было очень много. Они стали теснить белых рыцарей, и вот уже тамплиеры стали падать на своем корабле и валиться с бортов в море.

Один из черных ударил мечом в дверь каморки, распахнул ее и, увидев перепуганную насмерть Иоланду, сделал весьма учтивый поклон.

"Моя госпожа, вам бояться нечего,- проговорил он.- Как только дело кончим, примем вас, как королеву. Придержите юного рыцаря, чтоб не попал под неверный удар".

Между тем, одни христианские титаны продолжали убивать других христианских титанов, и мертвых, а потому более не опасных для сарацин, уже валялось на корабле видимо-невидимо.

Наконец черные совсем одолели белых, покидали все их тела в море и выстроились в два ряда перед каморкой, где мать сидела, обняв свое единственное дитя, и громко взывала к Господу о милосердии.

Тот же рыцарь вновь приоткрыл дверь каморки, и все воины сразу припали на одно колено, а их предводитель, сотворив новый поклон, сказал:

"Простите нас, госпожа, за доставленное вам беспокойство".

Так мой отец вместе с матерью оказался во власти рыцарей Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, которые всегда враждовали с тамплиерами.

Перипетии последующих десяти лет сейчас малозначимы для нас, да к тому же, еще менее поддаются объяснению. Скажу только, что отец оказался в конце концов пажом при дворе у Морейского князя, который и дал ему прозвище скорее в насмешку, нежели для возвышения дворянского достоинства. Так что хоть мы с отцом и прозываемся Мореями, но, разумеется, не имеем ни малейшего права даже на один круглый камешек с берегов острова, который в древности именовался Пелопонесом.

Однажды Иоланда покинула Морейский двор, оставив сына одного. В более поздние годы, когда вместе с жаждой подвигов стала пробиваться и первая мужская поросль на лице Жиля, влюбленные в него дамы шептали ему на ухо в укромных закоулках Морейского дворца, что его мать была увезена в далекую и прекрасную Флоренцию, где была выдана замуж за весьма знатного человека.

В семнадцать лет отец отличался крепостью и ростом среди своих сверстников. Наконец настал день, когда он погрузился в теплую воду большой серебряной купели, потом вытерся белоснежными простынями и впервые надел кольчугу и шлем. Сам Морейский князь дал ему священный подзатыльник и, как вспоминал отец, весьма и весьма увесистый, от коего отец взлетел в седло и метко поразил копьем чучело, пробив его соломенную тушу насквозь. Удар очень понравился ландмейстеру северного Ливонского Ордена, гостившему в Морее, и он долго спорил с комтуром иоаннитов, а по завершении турнира с чучелом подозвал Жиля к себе.