Семь ударов

Он понял все без объяснений. Мы побежали. Я на ходу стащила с себя кепку и сунула ее в широкий карман куртки.

– Ты что творишь?! – ахнул Костя. – Тебя узнают!

– Этого и добиваюсь!

Мы бежали, не скрываясь. По проулкам, через овраги – самым коротким путем. Те редкие прохожие, что попадались на нашем пути, в испуге отскакивали в стороны. Вот, мы уже мчимся по моей улице, вдоль двухэтажных частных домов за высокими заборами. Где-то громко залаяла собака.

Я рассчитывала заманить полицейских в свой дом, чтобы они увидели, что нас двое, и я – не убийца. Но как назло, полицейских нигде не было! Ни у моего дома, ни в конце улицы не виднелось ни одной припаркованной машины наблюдателей.

Дверь в сад была распахнута настежь. Чувствуя горечь во рту, я вбежала по ступенькам, промчалась мимо деревьев и влетела в открытую парадную дверь. Меня окутал знакомый, до боли в легких родной запах. Я огляделась и прислушалась. Сверху доносился грохот, от стен и потолка эхом отскакивали крики. Сердце сжалось. Я услышала, как кричит мама. Господи!..

Костя вытащил телефон. Он уверял, что, если откроет приложение, то заключит монстра внутрь. Пусть только он окажется прав!

Мы побежали вверх по лестнице. Я чуть не поскользнулась на ступеньках и увидела под ногами капли крови. Костя поддержал меня за талию, обогнал, схватил за локоть и потащил за собой. Вот, мы на лестничной площадке верхнего этажа, а дверь родительской спальни раскрыта. Когда мы влетели туда, то увидели следующую картину: мой папа, зажимая рану в бедре, наставил каминную кочергу на девушку, которая в свою очередь наставила на него кухонный нож; за папиной стеной в углу сжалась мама, а Георгий стоял у окна, держал телефон и готовился швырнуть в девушку вазу.

Когда ворвались мы, девушка резво развернулась к нам вполоборота и отступила к стене, чтобы видеть всех. Я представляла, кого увижу, но все-таки на мгновение опешила. Девушка выглядела точь-в-точь как я и в то же время неправильно, по-другому, не так, как я видела себя в зеркале. Словно кто-то исказил какие-то черты, а какие – неясно.

– А вот и ты, – она широко мне улыбнулась. Очень странно смотреть на себя улыбающуюся, когда у самой онемел весь рот и не можешь не то, чтобы улыбнуться, – выдавить хоть слово.

И ее голос… голос звучал по-другому. Во всяком случае, так я себя не слышала.

Лже-Алина держала в руке нож. С его кончика на пол капала кровь. Эта гадина ранила моего папу!

– А-Алина… – всхлипнула мама из угла.

– Давай, Костя, – пересохшими губами прошептала я. Моя нога онемела, но я увидела, как носок быстро выстучал привычный ритм: семь ударов.

Костя держал палец наготове – и ткнул им в значок приложения. Экран замигал разноцветными полосами и потух. Мы подняли глаза.

Лже-Алина тоже пошла полосками, словно испорченная голограмма, призрак из фильма. А в следующее мгновение она схлопнулась, превратилась в дым и… сформировалась в человеческую фигуру и стала Мишей. Нож покатился по полу. Я вздрогнула. Миша! Миша – тот самый странный парень, из-за которого я сбежала от полиции. Даже одежда на нем та же самая, как я видела его в последний раз – серая куртка с капюшоном и черные спортивные штаны. Миша оглядел себя, поморщился, взглянул на часы – они остались теми же, пластмассовыми и детскими. Остальные затихли.

И я поняла. Мне осталось только сложить два и два вместе: странные исчезновения Миши, его желание помочь, этот странный дом в лесу… и полицейские, которые (очень странно) не смогли отыскать меня.

– Так это был ты, – пробормотала я.

Миша улыбнулся, показав белоснежную улыбку. Его простоватое лицо преобразилось, стало лицом парня, которому поверит любой. Как и я поверила… я ведь только взглянула на него, увидела улыбку и пошла за ним. Надо было сразу догадаться, что он не человек! У нормальных людей нет такой харизмы, которая заставляет делать других то, что идет вразрез с логикой!

– Сегодня должен кто-то умереть, – весело заметил Миша, словно рассказывал анекдот. – Выбирай, Алина, кто из них? – И он указал поочередно на моих родителей, на Георгия и на Костю.

При мысли о том, что я доверилась убийце и побежала с ним в леса, в животе у меня что-то оборвалось. Стало трудно дышать. Голову сдавил обруч боли.

– Зачем ты это делаешь? – прохрипела я.

– Что именно? – Миша продолжал улыбаться; улыбка словно приклеилась на его лицо, стала неловкой, деревянной, нечеловеческой.

– Зачем убиваешь? – спросила я, хотя понимала, что вопрос бесполезный. Он не человек! А какие мотивы могут быть у нелюдей? Либо нам их не понять, либо их нет вовсе.

Миша беспечно пожал плечами. Его словно забавляла ситуация, и я представила на его месте собаку, которую впервые выпустили на волю, а она носится и радуется своей свободе.

– Я голоден, Алина, – сказал Миша. – Скорее, укажи на кого угодно, и я исчезну еще на пару дней. А ты успеешь подумать, что делать дальше. – И он подмигнул мне. – Кстати говоря, раз уж я нанес первый удар твоему папе… значит, нужно всего лишь сделать еще шесть.