Семь верст до небес

Чтобы родные глаза никогда, никогда не уставали вот так сиять, чтобы повторилось это снова и длилось вечно.

— Это правда, да? — выдохнула Алена.

— Нет, мам, ты бредишь, — бойко возразила Ташка, — такое случается у беременных!

— Откуда тебе знать, как и что случается у беременных? — с притворной сердитостью спросил Кирилл, прижав ее к боку, и все смотрел исподтишка в лучистые, огромные глаза.

А вокруг шумела многоязычная толпа, у ног лежала огромная, выложенная камнем площадь, шуршали страницами путеводителей туристы, ворковали голуби, убегали от взгляда кривые, горбатые улочки, сверкали огни, трепыхали на ветру яркие полотняные козырьки кафе, осыпались золотом каштаны, и Алена узнала ее — забытую, никчемную, чужую — осень мечты.

И полюбила ее снова — освобождение.

Не глядя, она взялась за ладонь мужа и потянула его вперед.

— Осталось только купить белое пальто, — задумчиво изрек Кирилл, осторожно ухватив ее поперек живота.

— Какое еще пальто? Это Ольга тебе сказала?

— Плюнь, Иваныч! Белое — оно не ноское, враз испачкаешь.

— Я не себе, я — маме.

— Я и говорю, плюнь. Это она от скуки придумала. Сроду стильные вещи не носила, чего уж начинать! Да и смешно на старости-то лет!

Получив затрещину — довольно хиленькую, на взгляд Алены, — Ташка упрыгала вперед и показала им язык, будто вовсе ей было не тринадцать лет, и не должна была она в чинном спокойствии примерной барышней вышагивать рядом с пожилыми родителями, ставшими к старости весьма занудными и с прибабахами.

Сюда бы Макаренко…

— Ташка! — погрозил Кирилл и сказал Алене с веселой решимостью, — вернемся, займусь ее воспитанием всерьез!

— Ну, конечно, дорогой. Самое время.

И они пошли вслед за своей дочерью по незнакомому, шумному городу, препираясь, купить ли белое пальто или ну его вообще, и как назвать сына — или дочь?! — и что сияет там впереди — огни Елисейских Полей или это звезды сыплются с неба.