Семь загадок Екатерины II, или Ошибка молодости

«Раздался скрип гравия под чьими-то быстрыми шагами. На пороге беседки стояла баронесса. „Вы разговаривали с моим мужем?“ — „Да“. — „Как вы смели!“ — „Это была моя обязанность порядочного человека“. — „Порядочного относительно кого?“ Глаза Валери лихорадочно блестели, грудь высоко поднималась. „Вы называете порядочным выдать жену ее собственному мужу?“ — „Я не выдавал вас, Валери. Я ни словом не обмолвился о наших отношениях. Но я не мог скрывать от барона, что люблю вас и что пребывание в его доме превратилось для меня в сплошную муку“. — „И вы рассчитываете, что я покину этот дом вместе с вами?“ — „Но, Валери — наши мечты…“ — „Мечты — это только мечты, милый граф. Неужели вы могли подумать, что я брошу свое положение всеми уважаемой женщины, оставлю барона и стану скитаться с вами и вашей любовью по свету или закроюсь до конца своих дней в глуши вашей деревни, которой, впрочем, кажется, уже не осталось. Вы бедны, граф, просто бедны. Так что же вы хотели предложить любимой женщине за отказ от всего, чем она располагает?“ — „Ничего, кроме своей любви“. — „Любви! Надолго ли ее хватит, когда мы окажемся выброшенными из общества нищими, едва сводящими концы с концами! Вы можете себе представить меня, МЕНЯ в полотняном чепце и грубой суконной юбке у кухонной плиты или со спицами в руках. Что останется от ваших восторгов при виде такого огородного пугала! Вы признаетесь, что совершили ошибку, а я — что будет со мной? Нет, граф, порядочность не позволяет вам оставаться в стенах этого дома — не оставайтесь. Ступайте с богом и навсегда запомните: вы своими руками погубили вашу любовь. Прощайте!..“

— Бог мой, какая грустная история! Вы не разрешите мне взять эту книгу, господин советник?

— Она ваша, сударыня.

— О, благодарю вас. И за рассказ особенно. Какие все же зеленые глаза у господина Стахиева. А мне казалось, такой цвет только у меня. Меня за них звали русалкой.

* * *

Петербург. Дом Левицкого. Баронесса Криденер, Левицкий.

— Вы вынудили меня нанести вам этот визит, господин советник. Я надеялась встретиться с вами в доме господина вице-президента Академии художеств.

— Сударыня, я бесконечно обязан оказанной мне честью. Вы проявили столько доброты и снисходительности.

— Вы не ответили на мой вопрос, господин Левицкий: так почему же все-таки я не застала вас в доме господина Лабзина? Кстати, на каком языке мы с вами будем говорить. У меня в карете остался мой секретарь — он мог бы служить переводчиком. Может быть, вас стесняет французская речь?

— Нисколько, сударыня, если вы не хотите пользоваться русским.

— Если бы даже и хотела, я не настолько его помню. Помилуйте, господин советник, я не пользуюсь им больше тридцати лет, да он и не был никогда для меня родным.

— А мне казалось…

— Что раз моего отца звали на русский манер Иваном Федоровичем, он переставал в действительности быть бароном Отто Германом фон Фиттингофом?

— Но русская служба…

— Военная служба, хотите вы сказать. В то время она не требовала русского языка. Батюшка под начальством фельдмаршала Ласси участвовал в походе в Персию во времена императрицы Екатерины Петровны, отличился в кампаниях против Швеции и Пруссии. Выйдя же в 1775 году в отставку, он поселился в Риге и стал настоящим латышом. Я, скорее, могу припомнить многое из латышского языка.

— И все же воспоминания детства, вероятно, ожили.

— Бог ты мой, как все мужчины неистребимо романтичны. Конечно же, нет. Я бы скорее вспомнила Ригу. К тому же этот город обязан моему отцу своим театром: батюшка построил и содержал его на свои собственные средства. Клубом — батюшка позаботился и о нем. Наконец, множеством усовершенствований в сельском хозяйстве, которым батюшка до конца своих дней увлекался.

— Я счастлив, что мне удалось узнать господина барона.

— Вам? Я ничего об этом не знала.

— Я разминулся с вами, ваше сиятельство. Вы вышли замуж и последовали за супругом, когда ваш батюшка получил назначение главного директора медицинской науки в России. Его доклады привлекали многочисленную публику.

— Да-да, батюшка был очень доволен ими.

— Слушатели — тем более.

— И все же, господин советник, я поняла из разговоров в доме Лабзиных, что вы как бы разошлись с ними. Это мой стиль — я люблю прямую постановку вопросов: что же все-таки произошло? Раздоры в нашей среде людей, склоняющихся к учению Шварца, особенно вредны.

— Сударыня, мой возраст может служить мне извинением.

— Не может, господин советник. Не скрою, господин Лабзин, и особенно его супруга, намекали на ваши недуги и вследствие них на потерю способности работать. Но я видела портрет господина Стахиева, и подобные разговоры меня насторожили. Поймите, господин советник, сейчас как никогда важно создать вокруг императора благоприятную ауру для наших людей.

— Я далек от двора, сударыня.